Было ли римское завоевание благом для покоренных народов? Вопрос очень непростой, поскольку для однозначного ответа на него не хватает данных. Понятно, что сами боевые действия ничего хорошего с собой не несли, но в те времена войны происходили куда чаще, чем сейчас, и винить за это римлян можно не больше, чем прочие народы, – не они, так другие. А вот прекращение распрей между городами, племенами и странами, ставшее результатом римского завоевания, несомненно, было благом. То же можно сказать и о влиянии римской и наряду с ней греческой культуры на менее развитые племена. Единое политическое пространство способствовало развитию экономики. Конечно, римские наместники позволяли себе различные злоупотребления – вымогательство, незаконные поборы, конфискации предметов искусства и т. д. Однако преувеличивать масштабы подобных безобразий не стоит – аппарат наместников был немногочисленным, поскольку состоял преимущественно из их свиты.[9] Это обстоятельство, к слову сказать, способствовало сохранению автономии провинциальных общин. В городах, где не действовало римское право, римские граждане должны были подчиняться местным законам.[10]
Однако не стоит забывать и о теневых сторонах римского владычества. Конечно, оно прекратило войны, но многие из покоренных народов не видели в этом особого блага – война для них являлась привычным, а зачастую и прибыльным занятием. К тому же прежде они сами решали, воевать им или нет. Что же касается тех эллинских полисов, которые прежде обладали политической независимостью, то им казалось унизительным подчиняться «варварам», каковыми они считали римлян. Поэтому и злоупотребления римских наместников измерялись не только сухими цифрами людских потерь и материального ущерба – они оставляли раны в сердцах, не поддававшиеся никакому исчислению. То же самое можно сказать и о других покоренных народах. На этом фоне заявления римлян о том, будто они лишали побежденных одной только свободы совершать несправедливости,[11] выглядели как циничное издевательство. Что же касается распространения греко-римской культуры, то сами «варвары» вряд ли испытывали какие-либо позитивные эмоции на сей счет, тогда как положительные последствия этого процесса заметны лишь в исторической ретроспективе. К тому же культура «варварских» племен со временем могла развиться в нечто не менее интересное, чем греческая и римская. Пример тому – кельты Ирландии.
Как же было устроено государство, покорившее ойкумену?
Как известно, в VIII–VI веках до н. э. Рим находился под властью царей, а затем в результате аристократического переворота стал республикой. Здесь необходимы две оговорки: римские цари (reges) отнюдь не были монархами в привычном смысле слова, а скорее представляли собой племенных вождей. Попытка последнего царя Тарквиния Гордого править самовластно, в обход мнения знатнейших родов (или, по крайней мере, многих из них), привела к его свержению. Республика, сменившая царскую власть, в понятиях римской верхушки была не столько особым строем, отличным от монархии, сколько обозначением государства как такового. Для нас словосочетание «падение Республики» подразумевает смену ее Империей, для римских же традиционалистов оно означало гибель государства вообще.[12]
Установление республиканского строя знаменовало собой господство знати, патрициев, которые руководили общиной через сенат, существовавший, согласно легенде, еще со времен Ромула. Для простого народа,[13] плебса, это не сулило ничего хорошего – аристократия заботилась только о себе и считала признаком хорошего тона лишний раз утеснить «чернь». В то же время любые симпатии к плебеям со стороны частных лиц вызывали подозрения – уж не стремится ли этот человек к царской власти, пользуясь расположением толпы? (Прекрасное доказательство того, что «черни» при царях жилось лучше.)
Плебеев эксплуатировали самыми различными способами: они платили налоги, работали в качестве поденщиков или арендаторов на полях знати, сражались с внешними врагами, обеспечивая в случае успеха добычу и новые земли. Вместо награды им грозило рабство за неуплату долгов, их не допускали к участию в разделе общественных земель (ager publicus), они не могли быть ни магистратами, ни жрецами. Однако плебеи боролись за свои права как умели: уходили на Священную гору, предоставляя патрициев собственной участи; отказывались сражаться за государство, которое только брало у них, но ничего не давало взамен; наконец, устраивали многолюдные сборища на улицах Рима, требуя внимания к своим нуждам. Однако, что любопытно, до настоящего восстания так ни разу и не дошло.
Патриции постепенно шли на уступки: ввели должность плебейских трибунов, которые получили широкие полномочия для защиты прав простонародья; разрешили браки между плебеями и патрицианками и наоборот; допустили плебеев к занятию государственных постов вплоть до высших; отменили долговое рабство. В конце концов решения плебейских собраний приобрели силу закона. Это событие произошло в 287 году до н. э. и условно считается окончанием борьбы между патрициями и плебеями. Плоды этой победы пожала, разумеется, верхушка плебса, которая слилась с патрициями и получила возможность через занятие высших государственных должностей проникать в ряды знати – нобилитета. Положение простонародья тоже улучшилось, но не столько в силу уступок со стороны аристократии, сколько в силу общего поступательного развития Рима.
Что же представлял из себя государственный строй Рима к концу второй трети II века до н. э., когда появился на свет герой нашего повествования?
Де-факто высшим государственным органом являлся сенат. В его ведении находились все важнейшие вопросы: распределение провинций между наместниками и получение отчетов от них; набор войска и прием иностранных делегаций; размеры налогов и выделение средств на государственные нужды; назначение празднеств и общественных молебствий; разрешение на постройку храмов и проведение триумфов, а также многое другое. Именно из числа сенаторов до конца 120-х годов до н. э. выбирались судьи.[14]
Созывать сенат и председательствовать в нем имели право консулы, преторы, а позднее и плебейские трибуны. При опросе мнений patres – «отцов народа» – первыми запрашивали бывших консулов – консуляров.[15] Наименее знатные и влиятельные сенаторы обычно просто присоединялись к той или иной точке зрения. Ораторы имели право говорить сколь угодно долго, чем иногда пользовались в целях обструкции при обсуждении «неудобных» вопросов. Решения сената, называемые senatusconsulta, формально не являлись законодательными актами, но воспринимались в качестве таковых общественным сознанием.[16] Собирался сенат либо в храмах, либо в особых зданиях – куриях.
