в углу.
Наполнилось до краешка ведёрко лунной патокой… (1987)
Стихотворение «Наполнилось до краешка ведёрко лунной патокой…» также было написано в конце 1987 года. Оно тоже наполнено яркими сказочными образами:
Наполнилось до краешка ведёрко лунной патокой
Полярные подсолнухи под призрачною радугой
Сияньем лунным вылились на узловатой привязи
Однако позитивные образы резко сменяются бытовыми атрибутами, которые сравниваются с чертой характера: «На загрубевшей простыни окаменевшей гордости / Сквозь узенькое горлышко из ледяной соломинки / Вытягиваем бережно последние глотки». Затем внутренний мир героя отражается на внешнем пространстве: «По ситцевому берегу на каблучках отчаяния / По свежему преданию на выгруженных саночках». Возможно, поэт метафорически противопоставляет «лёгкость» берега и «тяжесть» отчаяния, «поставив его на каблуки», тем самым одновременно возвышая и отяжеляя это чувство.
Далее возникают мотивы боли, контрастирующие с позитивными на первый взгляд образами: «По тёплому загару источившимся ножом». Потом перед нами предстаёт картина с блуждающими путниками, которые олицетворяют неисполненные обещания чувств: «Вершат дороги странники чужого обещания / Изъезженных параметров прочитанной любви». Затем мы неожиданно слышим звук украшений, напоминающий грохот медицинских металлических инструментов, поскольку он пробуждает пациентов в палатах больницы: «Гремучие серебряным аккордом украшения / Разбудят обитателей заброшенных палат».
Образ странников, ищущих обещанную любовь, сменяется неожиданно откровенным случайным объятием: «Взорвётся откровением случайное объятие / Сорвёт со стен разводы отсыревших потолков / Отпетой ветром скорости внезапным раскаянием».
В финале стихотворения вновь видим пейзаж: «Простуженные сумерки прольются ожиданием / На страны, зачумлённые болотной красотой». Однако его краски уже не позитивные, но болезненные, предсмертные: «Наивные созвездия за медицинской ширмою / Накроет покрывалом мой безвременный уход».
Так этот текст отражает состояние между светом жизни и темнотой смерти. Отметим, что это стихотворение целиком построено на противопоставлениях: «Полярные подсолнухи под призрачною радугой / Сияньем южным вылились на узловатой привязи» (север – юг); «По свежему преданию на выгруженных саночках / По тёплому загару источившимся ножом» (зима – лето). Эти оппозиции подчёркивают экзистенциальность не только этого произведения, но и поэзии Янки в целом.
Волки сыты – овцы целы (1987)
Это стихотворение написано в конце 1987 года в Омске. Оно имеет две редакции – общепринятую версию и расширенную, находящуюся в архиве Марины Кисельниковой. В приведённой ниже таблице приведено сопоставление двух вариантов. Сквозные образы выделены курсивом, существенные изменения – полужирным шрифтом, а небольшие различия подчёркнуты.
Традиционно выражение, озаглавившее стихотворение, трактуется как «компромисс» – то есть договор, выгодный для обеих сторон.
Текст открывается красным светом, характерным для образа светофора, сквозного в поэтике Янки (вспомним песню «По трамвайным рельсам»): «Долго красным светом по живым глазам». Это строка сразу обозначает рамки, навязанные обществом, ограничивающие живого творческого человека.
Затем видим, как в индустриальном образе трубы отражается флейта («Дыры по бокам трубы – флейта»), явно отсылающая к стихотворению В. В. Маяковского («А вы / ноктюрн сыграть / могли бы / на флейте водосточных труб?») Таким образом, Янка открывается нам с авангардной стороны: стремление идти вперёд, тяга к поиску необычных решений в привычных вещах.
Следующая строка обнажает контраст зелёное (зелень, весна, обновление) / белое (снег, зима): «Зелёнка на царапину – во сне выпадет свежий снег». Здесь чувствуются нотки физической боли и в то же время мгновенного излечения небольшой раны, перемен, выраженных в свежем снеге.
Далее образный ряд музыкальных инструментов (вспомним флейту) обогащается гитарой, но гитарой упрощённой, самодельной: «В середине дыра под проволокой – гитара».
Во втором четверостишии красный свет светофора переключается на жёлтый: «Полдень – жёлтые шторы светофора». Заметим, что здесь со сменой времени суток меняется и цвет светофора. Однако жёлтый цвет символизирует не только индустриальный светофор, но и бытовой атрибут – шторы.
Затем вновь возникает мотив времени: «Четверть утра обратно по ступенькам бредёт спать». Судя по всему, наш герой – как сейчас принято говорить, «сова». После чего видим строку в архиве М. Кисельниковой: «Стельки смяты – ноги босы». У героя ноги не обуты, так как, судя по всему, он небогат, возможно, бродяга в стоптанных ботинках и смятых стельках, отсылающий к образу странника-мудреца типа Луки в пьесе М. Горького «На дне». Следующая строка раскрывает этот образ: «Гол сокол – со двора на кол». Говорят, что бедность – не порок, но наш герой, к сожалению, обречён на наказание.
Обратим внимание на ещё один фразеологизм, идущий следом: «Зеркала осколки вон из избы, забор высок». Известно, что разбитое зеркало – к несчастью, а выносить сор из избы – разглашать тайны семейных неурядиц. Поэт объединяет примету и устойчивое неделимое словосочетание единым смыслом – конечно же, если рассказывать обо всех негативных событиях, происходящих в семье, рано или поздно ждёт несчастье. Не зря же существует народная мудрость! Но… В этом стихотворении дальше двора известие о семейных неурядицах не уйдёт, так как «забор высок». Но, несмотря на это, ничего хорошего это место не ждёт – оно обворовывается и разрушается: «Ворам отпор да дом на слом». Так, известия о событиях семьи, распространяющиеся во внешний мир, ослабляют домашний очаг, и он подвергается нападкам со стороны. То есть герой сам отворяет дверь врагам, вследствие чего дом как образ уюта и покоя потерял целостность, подвергся опасности и уничтожению. Лирического героя мучает совесть, он молчит, что вновь выражается в устойчивой метафоре: «Кость вкось в горле горлицы». Комфорт тоже разрушается: «Мягкое снежное кресло – да ну!» Страдает не только дом, но и хранительница домашнего очага: «Протравленные волосы сухою травой стелятся». Очаг разрушен, тепла нет, а дело к зиме – время пожинать плоды безответственности: «Длинные песни поют к зиме – стало быть устала выть в трубе вьюга». Проблемы сами собой не решаются: «Не смогла вырваться из дыр божественным звуком». От этого лирический герой страдает: «Стуком в окна подставить руки / Горстями под окурки, горелые спички, смятые бумажки и пепел – / Отходы производства бессонных ночей».
Как правило, если человек находится на этапе выживания, он голодный и злой, то он думает в первую очередь о спасении своей семьи, в чём его не стоит винить: «Добрее волчица серая – больше овечек убьёт для деток». Конечно, смерть овец – потеря для стада, но смерть волчат – потеря для стаи. Как говорится, тут уж действует естественный отбор – кто сильнее, тот и прав. Отсюда и предположительная развязка в следующей
