Родина на месте.
Забытый в кружке кефир после того, как я уехал в путешествие, конечно же умер, и его пришла съесть плесень. Потом кефир кончился, и плесень померла с голоду. По законам непрерывности жизни должна была прийти другая плесень и съесть первую, но она почему-то не пришла, и та превратилась в пыль. А потом приехал я, дунул в кружку – и нет ничего! Даже и кружку мыть не очень обязательно. Теперь я зато знаю, что обозначала строчка «напиток стал пыль».
На Родине очень хорошо: идёт непрерывный мелкий дождь, а под окнами пока ещё вместо соловья поселился зяблик, но неопытный слушатель легко спутает его с соловьём. Я – неопытный слушатель, и мне от этого хорошо. За границами Родины я слушал всё время в наушниках песню глюкозы про снег, но не ту, которая про болею очень, температура, а другую, гораздо лучше – там вроде бы всё по-русски, а о чём песня, понять совершенно невозможно и это-то и прекрасно. И ещё опять смотрел завалявшийся в компьютере фильм кин-дза-дза и было мне всех жалко, потому что да – это правда очень страшно, когда женщину вынули и автомат засунули. Хуёво нашему человеку там, ну то есть тут, то есть собственно уже почти везде.
В гастрономе горизонт, куда я немедленно разумеется побежал покупать малый возвращенческий набор как-то: сало, студень и водку, по счастию всё по-прежнему; лишь несколько молодых продавщиц сменились другими, но точно такими же. А старые все те же, у продавщиц – у них ведь как у учителей: молодые меняются быстро, зато старые работают вечно.
Музей подводных сил России (что возле закопанной в землю подлодки адмирала Маринеско) всё на том же месте, и внутри всё наверняка то же самое: пыльное чучело водяного (реконструкция) да засохшая русалочья икра под стеклом. Впрочем я там никогда внутри не бывал и скорее всего ничего там этого нет, а есть лишь один бронзовый перископ и по стенам развешены портреты людей с такими лицами, за любое из которых нынешний депутат муниципального совета отдал бы половину своих откатов. Но увы! – не делают более таких лиц.
На выходе из метро петроградская женщина из радио сказала мне: «Вас ждёт неземное наслаждение». Многоточия в конце не поставила и вообще никакого сослагания не выразила. Значит, ждёт. Зайти в парадное, подняться в лифтовом шкафу на четвёртый этаж, там низкая железная дверка, к которой подойдёт вот этот неизвестно откуда взятый ключ.
Человек в подземном переходе возле станции петроградская играл на гитаре и чудесной такой сиплой штучке из тростника весёлые латиноамериканские мелодии.
Когда состарившийся рокер с вылезшими волосами играет и пляшет в подземном переходе весёлые латиноамериканские мелодии, становится сразу понятно, что на самом деле латиноамериканцы – это такая древняя измождённая раса, которую ещё сто тысяч лет назад все до такой степени Заебали, что они поняли: самое умное что можно предпринять в этом идиоцком мире – это целый день плясать с ещё более идиоцким видом. И не ебать никому мозги. И себе не давать ебать мозги, потому что бесполезно. Чтобы все поняли: сколько такого человека ни напрягай – толку не будет, так что пусть себе пляшет.
За такую полезную мысль я даже положил человеку в шляпу какие-то сумасшедшие деньги – рублей чуть ли не двадцать.
Потом зачем-то покупали в очень страшном магазине много-много Чорных, Жолтых и Красных жидкостей. Их теперь все нужно пить по очереди и смотреть, что из этого выйдет. Обычно ничего хорошего не выходит, потому что жидкости все очень ядовитые.
На мосту через речку-карповку стоял человек и до такой степени счастливо улыбался, указывая на нечто плывущее по воде, что я даже побоялся на это посмотреть.
Ещё оказалось, что дрова теперь не рубят в лесу, а покупают в супермаркете. Если так пойдёт дальше, то скоро в супермаркете можно будет купить стожок сенца, кошку с котятами и ульик с пчёлками.
На Сытном рынке продают очень много тыкв. Я вообще только одно знаю полезное применение для тыквы – добавлять её в манты. Но манты тут никто делать не умеет, а предположить, что петербуржцы вдруг полюбили тыквенную кашу – такое может прийти в голову только такому человеку, который эту кашу никогда не ел.
Вообще с развитием прогресса всё больше попадается на улице странных вещей. Очень много стало сумасшедших, которые на ходу громко разговаривают сами с собой.
Основной болезнью населения, похоже, сделался правосторонний отит – часто можно видеть людей, прижимающих ладонь к уху, обычно именно к правому. В самый неподходящий момент у некоторых людей вдруг что-то начинает шипеть и щёлкать внутри, или там начинает разговаривать масяня – видимо, у них сломался Органчик, и им пора идти к часовых дел мастеру починяться.
Про хелувин же чего сказать? Можно, конечно, одеться скелетом, научить своих детей петь джингл-белз, самому на днях рождения петь хэппи-бёздэй, дарить любовнице картонное сердечко на валентинов день и жарить индейку в день благодарения, и почитать себя по этим причинам жителем Цивилизованного Мира. Только не надо увлекаться. А то ведь эдак можно однажды решить, что всё это по-настоящему, нарядиться в костюм того же бэтмана да и полететь устанавливать справедливость этажа эдак с шестого. Бэтману – бэтманово.
Видел я, кстати, однажды кино про этого бэтмана. У него торжество Добра всегда состоит в том, что всё вокруг горит, всё разломанное, валяются повсюду дохлые людишки, а он стоит посреди всего этого ну такой блестящий, такой охуительный – вот оно и счастье наконец пришло к жителям Проклятого Господом Города.
Желаю научиться останавливать время.
Чтобы проснулся утром, на часах 9:39 и чтобы так и было 9:39, пока я не захочу, чтобы стало больше.
Чтобы выспаться, зевать, лежать в ванне, курить, дочитать наконец книжку, которая второй месяц в ванной лежит на стиральной машине, а всё равно ещё только 9:39, и я везде успеваю.
Потом всё сделать, что давно надо было, да времени не было, полюбоваться на это, покурить, запустить время ненадолго, выпить по этому поводу пива, потом соскучиться, остановить всё нахуй, ещё поспать.
Проснуться, включить время, потом телевизор, а там всё то же, и в интернете ничего нового не написали, заскучать, лечь спать, проснуться, почитать, посмотреть и опять всё выключить вжопу.
Через месяц мне было бы уже лет восемьдесят, я бы однажды случайно издох во сне, с выключенным временем.
Так и стояли бы вы все с разинутыми ртами перед красным светофором десять миллиардов лет, пока солнце не погаснет. А погаснет, так уж что? До свидания, вот что.
Выглянул в окошко: на скамейке веселятся молодые мудачки, бьют бутылки и ссут в кустах. И ржут очень неприятно: гя-гя-гя.
