Какое-то время я оставался в Хэйте. Не могу сказать, что жил там по определенному адресу, зато чувствовал себя как дома. Я никогда не снимал комнату или квартиру. Какой-ни-будь притон, любая свободная комната, задний двор дома моего нового приятеля или парк служили мне местом ночлега. Когда меня приглашали на квартиру, я как следует отмывался. Местный народ был как одна большая семья. Если обычную семью связывают узы крови и наследственность, то жителей Хэйта объединяла принадлежность к неформальной культуре и соответствующему образу жизни, а также недовольство правительством и обществом. Здесь каждый занимался своим делом и не возражал, чтобы кто-то другой тоже делал что-то свое. Вместе с бедными богачи носили потрепанную одежду и барахло из секонд-хэнда или что-то пошитое дома. Оккультисты действовали почти так же открыто, как и те, кто исповедовал приемлемую для общества религию. Католик или протестант могли появиться в Хэйте и, быть может, остаться здесь наравне с буддистом или атеистом. Поклонение сатане, колдовство, сексуальные оргии и извращения были для Хэйта обычным повседневным явлением. Какие-нибудь люди могли прослезиться по поводу крошечной раны у животного, хотя накануне они же могли участвовать в странном ритуале с кровопусканием.
Я слышал, что свою репутацию район Хэйт-Эшбери приобрел благодаря хиппи, пропагандировавшим всеобщую любовь и мир. Кого-то из «детей цветов» здесь еще можно было встретить, но представления о Хэйт-Эшбери начали меняться в худшую сторону задолго до появления там Чарльза Мэнсона. Я лишь занимался сексом и принимал галлюциногены — больше я никак не изменял себе сознание и не принимал участия в ритуалах. Не ходил я и на акции протеста против войны во Вьетнаме. Приближаясь к маршировавшим или митинговавшим перед каким-либо зданием, я наполовину всерьез спрашивал: «Что за война? Черт, я просидел десять лет, так разве сейчас идет война?» Участники акции протеста смотрели на меня, как на идиота, и продолжали протестовать дальше.
Я наблюдал за всем происходящим с живейшим интересом, но в тот момент мне не хотелось кем-то управлять или подчиняться кому-то. Моей целью была свобода!
В Беркли и Калифорнийском университете царила похожая атмосфера, проникнутая духом свободы, так что иногда я забрасывал гитару за плечо и ехал автостопом в университетский кампус, чтобы провести на том берегу залива денек или два. Иной раз я присоединялся к другим музыкантам, игравшим где-нибудь на углу или на обширных газонах кампуса. Чаще всего я просто подыскивал себе спокойное местечко на лужайке и пел что-нибудь свое. Студенты и прохожие останавливались послушать меня, отпускали комментарии к текстам и порой хвалили музыку. Мне нравилось это. Я завел много друзей и гордился своим успехом и признанием.
Однажды, когда я был на территории кампуса и спокойно перебирал гитарные струны, напевая без слов под музыку, ко мне подбежала собака и начала что-то нюхать у меня под ногами. Только я отвел ногу, словно собираясь ударить животное, как тут раздался незнакомый голос: «Не трогай мою собаку». Я и не собирался трогать щенка, но, увидев неподдельную тревогу на лице девушки, разыграл ее, велев убрать от меня эту уродскую собаку, в противном случае пообещав дать псине пинка под зад. Худая, рыжеволосая, прямолинейная. Красавицей она не была, но, заступаясь за своего питомца, прямо преобразилась.
Ее звали Мэри Бруннер. Она работала в университетской библиотеке. Я дразнил ее и угрожал все больше, видя, как девушка сердится. Через несколько минут она поняла, что я забавлялся, и посмеялась над собой. Потом она прошлась по мне, сказав, что мне надо поработать над вокалом, а то я говорю так, словно сидел в тюрьме. Улыбнувшись, я похвалил ее за сообразительность и, надеясь шокировать, подтвердил, что действительно недавно освободился. Девушка не выразила никаких эмоций, лишь спокойно заметила: «Вот это да, спорю, ты рад, что выбрался оттуда». Наше знакомство началось с легкого вызова друг другу, но общение наладилось, и оказалось, что нам легко вдвоем. Мэри недавно окончила университет в Висконсине и переехала в Калифорнию, чтобы, по ее словам, «раздвинуть собственный горизонт». Ей было двадцать три года, жила она одна, и у нее пока было не так много друзей здесь, на Западном побережье.
Не без моей подачи Мэри согласилась приютить меня на ночь в своей квартире. «Здорово, мне светит перепихнуть-ся», — подумал я тут же. Когда мы дошли до дома, я уже был готов заняться сексом и попытался склеить ее, но она быстро поставила меня на место. Решительно оттолкнув меня, Мэри заявила: «Слушай, сегодня ты у меня ночуешь, но спать с тобой я не собираюсь». Я прекратил ее домогаться и оставшийся вечер вел себя как настоящий джентльмен. Мы пошли в ближайшее кафе, где я угостил ее ужином. Мы рассказали друг другу о себе, и вечер еще не кончился, а я уже считал Мэри своим другом. Я спал на диване и не лез к ней ночью. Утром, когда Мэри собиралась на работу, я спросил у нее, могу ли провести здесь еще пару ночей. Она была не против при условии, что с моей стороны не будет никаких сексуальных поползновений. Я воспользовался ее гостеприимством. К возвращению Мэри с работы я уже смотался во Фриско, забрал оттуда все свои скромные пожитки и перевез их к ней (чемодан с тремя сменами одежды, спальник и, разумеется, гитару, с которой не расставался). Войдя в квартиру и заметив мои вещи, Мэри улыбнулась и дала мне понять, что я тороплю события. Не совсем, сказал я, пообещав, что помогу ей с оплатой жилья, буду защищать от всех плохих парней и буду держаться на расстоянии. Она снова улыбнулась, и я понял, что все в порядке. Мы были хорошими соседями, к тому же я держал слово и не приставал к Мэри.
Несколько дней спустя я заехал во Фриско и Хэйт. Я шатался по городу, играл на гитаре то там то здесь и просто смотрел по сторонам. Я стоял на углу, когда заметил идущую по улице девушку. У нее был рюкзак за плечами и взгляд потерпевшего неудачу и отчаявшегося человека, который так часто можно увидеть на лицах новоприбывших. Девчонка остановилась как раз на углу и сняла рюкзак, чтобы передохнуть. Я уже собрался было пойти за ней и завязать разговор, как какой-то чернокожий здоровяк подошел к ней и понес явную чушь. Она нагнулась за рюкзаком, чтобы продолжить путь и отвязаться от парня, но он положил руку ей на плечо и задержал на месте. Мне было слышно, что он говорит: «Пошли со мной, детка, у меня тебе будет хорошо, и ты будешь моей женщиной». Кровь отхлынула от лица девушки, она попыталась вырваться. Завязалась борьба, но тут подошел я. «Эй, приятель, убери свои лапы от моей сестры!» — приказал я. Негр выпустил девушку и начал наезжать на меня. Я не обратил на это внимания и назвал девушку первым именем, что пришло мне в голову: «Пошли, Мэри, я тебя уже целый час тут жду, нам пора домой». Мы двинулись, а нахал так и остался там стоять.
