Он унаследовал родительские традиции, и редкий день обходился без того, чтобы у него не гостевали друзья. Абдуловский дом в центре Москвы словно стоял на многолюдном перекрестке. Кто-то мчался на съемки, кто-то летел из студии радиодома на Малой Никитской на репетицию в театр, кто-то на шефский концерт, кто-то на свидание, кто-то в семью каяться и бить себя в грудь, и все считали необходимым забежать сюда, отметиться, опрокинуть рюмашку-другую, похвастаться приглашением на роль в новой картине, обсудить свежий слушок или дела сердечные, перехватить пятерку на такси… Ну, а после мхатовских премьер, как правило, все, два актерских состава во главе с Юрием Пузыревым и Алексеем Борзуновым, стройными колоннами перемещались на Немировича-Данченко, и там уже сидели, трепались, травили байки, забывая о времени, до полного изнеможения, едва ли не до утренней репетиции. Многие поражались, что люди, на нюх не переносящие друг друга, могли одинаково нежно любить Всеволода Абдулова.
Он был открыт, щедр и безотказен. Мама постоянно жаловалась, что не успеет ему приобрести какую-нибудь добротную вещь, как он ее тут же кому-то дарит. Он как-то научился обходиться без шарфа, перчаток и шапки, которые ему бесконечно покупались, но тут же куда-то исчезали, а потом Елизавета Моисеевна замечала их на ком-то из друзей. Первая жена Абдулова Наталия сказала своей дочери Юле: «Твоему отцу надо было стать священником. Он бы каждую душу брал в ладони и знал, как ей помочь…»
Верный «артельным» принципам, Высоцкий, к 1966 году уже занимавший ведущие позиции в Театре на Таганке, решил перетащить друга к Юрию Любимову: мол, хватит тебе киснуть среди «великих старцев» в ожидании своей роли. Всеволод Абдулов поддался уговорам, увлекся безбрежными, заманчивыми перспективами. Юрий Петрович тоже не устоял перед напором Владимира.
В общем, поэт не грешил душой, когда писал:
У меня долги перед друзьями, —
А у них зато – передо мной,
Но своими странными делами
И они чудят, и я чудной…
Однако большой взаимной любви с Таганкой у Всеволода все же не случилось, и спустя некоторое время он вернулся в свой родной МХАТ. Зато был счастлив тем, что «репетировал вместе с Володей в «Галилео Галилее» и видел с самого начала, как Володя делает одну из лучших своих ролей».
Он любовался и гордился своим другом, без устали работавшим на таганской сцене. Абдулов неоднократно видел его Хлопушу в есенинском «Пугачеве» «и много раз смотрел просто в зал. У всех было одно лицо. Володя выскакивал всего на несколько минут… Но весь зал застывал, и выражение лиц у всех было одинаковое».
…Интервью Геннадия Полоки, опубликованное в начале 1967 года в «Московском комсомольце», Абдулова крайне заинтриговало. Кинорежиссер, приступая к съемкам фильма по пьесе одессита Льва Славина «Интервенция», обратил свое интервью в своего рода манифест с призывом возродить традиции балаганных, уличных, скоморошьих представлений первых лет революции. Он нуждался в единомышленниках, желающих принять участие в эксперименте, и приглашал на съемочную площадку всех желающих.
«Так у меня появился молодой актер Всеволод Абдулов, – позже вспоминал Полока. – Он с места в карьер начал рассказывать о Высоцком и о том, как он играет на Таганке… Но больше всего Сева говорил о песнях Высоцкого. Кое-какие из этих песен я уже слышал, однако мельком, на ходу, поэтому внимал восторгам с недоверием. Вскоре появился Высоцкий… То, что он будет играть в «Интервенции», для меня стало ясно сразу. Но кого? Когда же он запел, я подумал о Бродском… Трагикомический каскад лицедейства, являющийся сущностью Бродского, как нельзя лучше соответствовал творческой личности Высоцкого – актера, поэта, создателя и исполнителя песен, своеобразных эстрадных миниатюр…»
Утверждение Владимира Высоцкого на роль героя одесского подполья проходило со скрипом. Решающее слово за него замолвил непререкаемый авторитет тогдашнего «Ленфильма» Григорий Михайлович Козинцев. С первых же дней работы киногруппы Высоцкий как бы взял на себя функции помощника режиссера по подбору исполнителей других ролей. С его легкой руки в «Интервенцию» пришли Ефим Копелян, Юрий Толубеев, Владимир Татосов, сокурсник по Школе-студии Валентин Буров. Даже директора Театра на Таганке Николая Дупака удалось сосватать на эпизодическую роль французского солдата Барбару. А Всеволод Абдулов готовился играть одну из главных ролей – Женьки Ксидиаса.
«Однажды, – рассказывал Геннадий Полока, – он пришел темнее тучи: редактор картины сказала ему, что у Севы Абдулова неудачная проба… Он попросил у меня разрешения взглянуть на эту пробу. Посмотрел и стал еще мрачнее: он очень любил Севу.
– Сева – хороший артист! – вздохнул он. – Но это не его роль…
Положение у него было сложное, ведь именно Абдулов привел его ко мне. Однако Высоцкий уже «влез» в картину, уже полюбил ее, в горячую минуту готов был пожертвовать собственной ролью, лишь бы состоялась картина.
– Это должен быть Гамлет! – горячился он. – Гротесковый, конечно! Трагикомическая карикатура на Гамлета!
И он привел совсем еще молодого Валерия Золотухина.
– Валерочка – это то, что надо! – вкрадчиво рокотал он мне в ухо. – А с Севочкой я поговорю, он поймет…»
Абдулов действительно все правильно понял, обид не таил. Все знали, что собственным актерским самолюбием он всегда был готов поступиться ради успеха друзей. Чувства зависти к людям, которых любил, он никогда не испытывал.
Высоцкий посвятил другу песню:
Дела!
Меня замучили дела – каждый миг, каждый час, каждый день, —
Дотла
Сгорело время, да и я – нет меня, – только тень, только тень!
Ты ждешь…
А может, ждать уже устал – и ушел или спишь, —
Ну что ж, —
Быть может, мысленно со мной говоришь…
Теперь
Ты должен вечер мне один подарить, подарить, —
Поверь,
Мы будем только говорить!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Беда!
Теперь мне кажется, что мне не успеть за судьбой —
Всегда
Последний в очереди ты, дорогой!..
Мы с Высоцким снимались в Одессе, вспоминал годы молодые Абдулов, он то и дело уезжал в Москву играть спектакли. А в Москве шел международный кинофестиваль. И приезжал он с каким-то особым блеском в глазах, и рассказывал мне про Марину. Это было заразительное чувство, и любовной волной тогда накрыло многих Володиных товарищей. И я был привечен Амуром. У меня в этот момент был невероятный роман с совсем молоденькой актрисой театра. Ей доверили очень сложную роль. И так получилось, что у нее не хватало опыта, чтобы эту роль понять, режиссер талантливо, по-актерски показывал, что он от нее хочет, а вот объяснить, как к этому результату прийти, не мог. И я стал заниматься с девушкой как педагог, любя ее невероятно и желая ей успеха, я помог ей справиться с ролью. И когда потом у нее стала складываться карьера, я был счастлив не меньше, чем она сама.
