В середине 70-х, во время гастролей Таганки в Болгарии, Демидова попросила помочь ей встретиться с Вангой. Прорицательница говорила с ней о мелочах, а об общей судьбе – ни слова. Но, прощаясь, обняла актрису, сказала какие-то вещи, казалось бы, ничего не значащие в жизни, провела рукой по ее спине, велела не ходить на каблуках, и тогда все будет хорошо.
«В Москву я вернулась совершенно другой, – вспоминала Алла Сергеевна, – меня никто не узнавал. Вернулась человеком более спокойным. У меня не было вопроса отца Сергия – есть ли что-то там, за чертой, а был ответ Гамлета – да, есть».
Откуда в человеке живет такая страсть к мистике, к чуду? Может быть, атавизмом аукается древняя духовная традиция? Ведь культура – это всего лишь совокупный духовный опыт человечества разных эпох. И всегда в культуре сосуществовали разум и чудо, знание и слепая вера, прагматизм и романтика, рассудочность и интуиция, аскетизм и чувственность.
Годы минули, но ей все помнилось прощание с Владимиром Высоцким. Даже не сами похороны, а то, что было перед этим.
27 июля актеры собрались в театре, чтобы обсудить какие-то чисто технические детали. Обсудили. Но не расходились – нельзя было заставить себя вдруг вот так встать и уйти. Лишь у Демидовой вырвались слова, ни к кому конкретно не обращенные: «Мы сегодня должны были играть «Гамлета…» Она замолчала, не в силах справиться с собой. Но кое-как собралась и начала нервно, сбивчиво говорить о том, что отныне для Таганки закончился определенный этап ее истории, и он так трагически совпал со смертью Володи…
Потом был мемориальный спектакль «Владимир Высоцкий». Со временем «эффект абсолютного присутствия Высоцкого, к сожалению, ушел, – считала Алла Демидова. – И спектакль стал просто спектаклем. А раньше я чувствовала его присутствие и какую-то охранную помощь… Но взамен появилось другое – чище воспринимается его текст… И каждый раз я поражаюсь его поэтическому дару… Вся поэзия, все творчество Высоцкого основаны на чистоте чувств, возвышенности мысли и абсолютной правде, то есть как раз на том, что, собственно, и отличает истинную поэзию, истинное искусство от суррогата и подделки… Он писал на языке улицы, каким мы все говорим. Преображенный, ставший благодаря его таланту фактом искусства, язык этот – а ведь это не одна только лексика, это мысли и чувства, прежде всего! – возвращался на улицу, к людям. И потому творчество Высоцкого столь дорого, столь понятно и близко.
Из уст Иосифа Бродского Демидова однажды слышала: «Высоцкий – большой поэт. Его имя останется в истории. Жаль только, что он пел свои стихи». Потом, подумав, Бродский добавил: «Да нет, вообще-то, не жаль…»
Нередко она включает магнитофон или ставит диски Высоцкого. Говорит: «Раньше, при жизни, Володя находился рядом, у меня не было ни одной его записи. Как сейчас мне его не хватает: его партнерства, его энергии, его положительного заряда, его жизненного оптимизма, оптимизма – несмотря ни на что!»
Иногда ее навещают приятные сердцу эпизоды, связанные с Высоцким, известные лишь ей одной…
Случались счастливые моменты, когда он мог сделать все, что хотел. Будто ждал этого дня, когда решались все дела, которые до того стопорились. Эти дни он угадывал особым звериным чутьем. Как-то после репетиции он отвозил ее домой, но по дороге заехали в ОВИР за загранпаспортом. Она осталась ждать его в машине… И вдруг увидела: идет сияющий Высоцкий: «У меня счастливый день, все удается, проси что хочешь – все могу…»
До слез тронул Аллу рассказ Вадима Туманова о том, как однажды, стоя на берегу Байкала, Высоцкий вдруг вспомнил о ней, обронив неясное: «Вот бы здесь пожить Алле!..» В то лето она как раз плохо чувствовала себя, маялась…
С трогательным, чисто женским, пристрастным вниманием Алла Сергеевна наблюдала и запоминала, когда, как и во что одевался Высоцкий.
…Осень 1964 года. Высоцкий поступает в Театр на Таганке: «Пришел никому не известный молодой актер, в сером буклированном пиджаке «под твид», потертом на локтях, с еще не оформившимся, слегка одутловатым лицом…» Через несколько лет: «…Постепенно вырисовывалась внешняя пластика невысокого широкоплечего человека в узких, всегда очень аккуратных брюках, в ярко-красной шелковой рубашке с короткими рукавами, которая так ладно обтягивала его намечающиеся бицепсы…» 1969 год, начало работы над «Гамлетом»: «Я не помню, кому пришла в голову мысль сделать костюмом Гамлета джинсы и свитер… За время двухлетних репетиций «Гамлета» Володя окончательно закрепил за собой право носить именно джинсы и свитер…» Середина 1970-х, банкет в театре: «…после спектакля, когда мы уже сидели в буфете за столами, вдруг явился Высоцкий в роскошном пиджаке – синем блейзере с золотыми пуговицами. Все застонали от неожиданности и восторга. Он его надел, чтобы поразить нас. И поразил…» Июль 1980 года: «Его и похоронили в новых черных джинсах и новом черном свитере, которые Марина Влади привезла из Парижа…»
* * *
«Я стараюсь перед спектаклем быть пустой, – говорила актриса. – И вот с этой пустоты, с этой тишины начать играть…»
Не испытывая пламенной любви к коллективному творчеству, Демидова, тем не менее, продолжала состоять в театральной труппе Таганки. Естественно, подчиняясь коллективным, общепринятым (точнее, нет, – принятым коллективом) правилам. Потом попробовала работать самостоятельно, но быстро поняла: это – адская мука: «Я работала и перед многотысячной аудиторией, и для нескольких сотен зрителей. Удерживать внимание публики полтора часа – слишком большая нагрузка, этим ты сам себя физически уничтожаешь, расходуя все энергетические ресурсы».
Еще в 70-х годах она вместе с Дмитрием Покровским и тремя мальчиками из его ансамбля репетировала «Поэму без героя» Анны Ахматовой. Собирались днем, после основных репетиций на сцене Таганки. Премьера должна была состояться в Ленинградской филармонии. Алиса Фрейндлих готовилась читать Цветаеву в первом отделении, Демидова «Поэму» – во втором. Но потом из Питера позвонили, стали что-то мямлить… И она поняла, что Ахматову пока не хотят. Что читать ее преждевременно.
Но когда позже оригинально мыслящий, талантливый музыкант Евгений Колобов предложил Демидовой поработать вместе со стихами Ахматовой, она с радостью согласилась. Так появился спектакль «Поэма без героя» с его оркестром. Колобов подобрал музыку и стоял за дирижерским пультом. Затем он же придумал неожиданный спектакль «Пиковая дама» с пушкинским текстом, а не с текстом Модеста Чайковского. Демидова читала, оркестр Колобова исполнял музыку, специально подобранную им (не Чайковского), ту, которую могли бы слушать Лиза, Германн, старая графиня…
