Сегодня она исповедует иную философию театра. Скажем, в Древней Греции были особые отношения с богами. Спектакль начинали на рассвете. Действие шло целый день. Зрители ели, пили, занимались любовью, кто уходил, кто спал, кто приходил. Скамьи мраморные, пол каменный, а внизу течет речка. Философы в тогах ходили, рассуждали о вечном, но если у кого была какая-то чисто физиологическая нужда, ничего – садился и справлял ее прямо в реку… Не было различия между высоким и низким, духовным и плотским. Совсем другая мораль была, другое разграничение на добро и зло. И если этого не знать, лучше к древнегреческой трагедии не подходить… Когда солнце было в зените, звучали основные женские монологи, потому что женщины – внучки солнца. Вместе с солнцем на закате умирали все герои. И актеры, конечно, не думали о зрителях, они играли для бога Дионисия.
Но люди потеряли эту связь с космосом и богами. Когда произошел разрыв, театра не стало. Остались какие-то мистерии, площадные театры, все рождалось заново. Недаром «Гамлет» считается великой пьесой, напоминает Демидова, ведь это попытка соединения человека с космосом: «Это не смена мировоззрения, не богоискательство, а ощущение, что рядом с нами «кричит наш дух, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства». У нас пока нет этого шестого чувства, чтобы понять главное. Но гениальные или талантливые люди в минуты творчества понимают эту связь, соединяются с чем-то иррациональным. Мой близкий друг композитор Эдисон Денисов говорил: «Я не пишу музыку, я записываю»… У актеров это тоже есть, но в меньшей степени, потому что они в меньшей степени творцы. Они творят рисунков на песке, даже не на песке, а рисуют в воздухе, а ветер все уносит. И, в первую очередь, конечно, это дар…»
Некоторые коллеги над ней подшучивали. Насмешник Иван Бортник, например, иронизировал: «Она – дама неожиданная. «Шестое чувство», «Вторая реальность»… Нашла вот себя – живет с собачками, кошечками, своим Валуцким. Женщина, по-моему, достойная и очень одаренная. Она пытается пробиться через какую-то новую реальность – четвертую, пятую… У нее много реальностей – сама их себе нафантазировала. Опасная штука. Реальность-то одна, в которой мы живем…»
На колкости и непонимание актриса реагирует спокойно, с иронией, а на вопрос: «Что расстраивает?» – отвечает: «Человеческая глупость». – «Что радует?» – «Открытость и доброта».
«Старость приходит, когда ты не думаешь о моде»
Эти по-своему мудрые слова подарила молодой Демидовой Лиля Юрьевна Брик, с которой они когда-то соседствовали в Переделкине.
У Аллы Сергеевны всегда было обостренное чувство стиля: «Когда еще Таганка не выезжала за границу, у меня было 2–3 платья, а однажды не было чулок, чтобы пойти в гости на Новый год, и тогда я шов нарисовала чернилами на голой ноге. Тем не менее я была всегда очень модно одета…» Сейчас? «Возраст дает широту восприятия мира, меньшую резкость оценок», – лукаво улыбается она. И уверена: «Человек не стареет. Иногда может стареть его душа, но это если он что-то нагрешил…»
По ее убеждению, профессия не зависит от времени. Вы прекрасно тачаете сапоги – ну и тачайте себе на здоровье: при капитализме, сегодня, завтра или послезавтра. С самоотдачей играете на сцене или перед кинокамерой? Отлично! Ваша профессия ко времени никакого отношения не имеет.
«Или мой внутренний мир. При чем здесь время? – вслух размышляет Алла Сергеевна. – Да и вообще, при чем тут что-то? Конечно, время никак не влияет на это. Ни на профессию, ни на творчество. Влияет на результат, но это уже дело десятое. Ведь все равно – «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Поэтому это совершенно разные, совершенно не смешивающиеся друг с другом ипостаси».
Что до «рукописей»… Писать она начала случайно, уверяла актриса, хотя осознает, что на самом деле случайности – это лишь звенья в длинной цепи закономерности. Были воспоминания о Высоцком. Потом, еще в самые советские времена, ее попросили написать статью о сути профессии. Размышления заняли целый «подвал» в «Правде». Появилась книжка «Вторая реальность», за ней другие. В названиях ее книг очень часто присутствуют зеркала – «Ахматовские зеркала», «В глубине зеркала», «Тени зазеркалья»… Она объясняет: «Я люблю зеркала. Но отношение к зеркалу у меня мистическое. В театре «Но» перед выходом на сцену есть так называемая зеркальная комната. Актер, отражаясь во множестве зеркал, должен внутренне сконцентрировать все эти отражения в одно и только после этого выходить на сцену».
Для Аллы Сергеевны счастье – минуты гармонии с окружающей средой, с собеседником, с природой или с самой собой. К сожалению, это ощущение гармонии себя с окружающим миром, с космосом, со всем, что происходит, – сиюминутно. Она старается воспринимать судьбу, свою жизнь и отношения с людьми как данность. Говорит: «Тут я просто послушник. И чем покорнее мое послушание, тем душевно легче…»
Единственной своей свободой считает право отказа. Если говорить о сцене, поясняет она, – то, что нравится мне, не нравится публике. И то, что принимает публика, претит моим вкусам. Так зачем мучиться, если мы так друг друга раздражаем? Она умышленно старается как можно реже появляться на подмостках. Ведь нынче не в цене личность самого актера.
Общение ограничивает очень небольшим кругом людей. «Неприятные мне люди, – утешает себя Алла Сергеевна, – составляют ничтожное меньшинство». Ей можно позавидовать: она может себе позволить не нравиться тем, кто не нравится ей самой.
Из-за того, что в силу профессии своей она часто путешествовала из одного времени в другое, переходила от одного характера к иному, – вошло в привычку читать несколько книг одновременно… Бывает, томик стихов Арсения Тарковского соседствует с «Волшебной горой» Томаса Манна. Тут же, под рукой, сборники Олега Чухонцева, Беллы Ахмадулиной, Марии Петровых, новое издание Владимира Высоцкого…
В ее доме красивый беспорядок, полное ощущение свободы и независимости ни от кого, ни от чего. Вся жизнь Демидовой вне сцены складывается проблематично. Она не запоминает номера телефонов, какие-то лишние имена. Чужда технике, хотя водит автомобиль. Но на видном месте на даче – записка мужа с подробными инструкциями, как включать телевизор.
– Для меня эта сторона жизни закрыта, – говорит Алла Сергеевна без всякой печали. – Это советская власть внушала, что актер – такая же профессия, как все остальные, что если мы не из толпы, то мы никого не играем. Поэтому, кстати, считалось, что у меня отрицательное обаяние и я должна играть врагов. У актеров изначально другая психика… Только по молодости возможно с утра до вечера заниматься хозяйством, а вечером играть королеву. Вся жизнь после сорока – чем ты занимаешься, что ешь и какую книгу читаешь – все это на лице и на руках… Вообще, мое любимое занятие – лежать на диване с книжечкой.
