Я уже выпустил шасси, как вдруг заметил выползавшие из леса прямо на взлетную полосу подозрительные зеленые прямоугольники.
- Не садиться! - передал я по радио следующим за мной истребителям. Убрать шасси!
Сомнений быть не могло: на аэродром вышли немецкие танки. "Харрикейны" прошли над ними на небольшой высоте и снова взмыли вверх. Итак, аэродром пуст.
Наших здесь нет. Видимо, успели сняться. А как быть нам? Выход только один - лететь до запасного. Это не очень далеко, но хватит ли горючего?..
Мы набрали высоту и легли на курс. К нашему счастью, горизонт был чист ни одного "мессера". В Коротояк наша группа пришла, когда совсем уже стемнело. Аэродром был расположен в красивой излучине Дона, километрах в пяти от небольшой деревушки. Ночью на грузовиках прибыли техники и механики, а также несколько "безлошадных" летчиков.
С утра установили между полками очередность боевого дежурства. Вылеты следовали один за другим. Ходили прикрывать наземные войска и на разведку. Одну из четверок водил к западу от Острогожска Василий Добровольский. В этот вылет погиб Лукацкий. Добровольский рассказал мне подробности его гибели.
Самолеты шли на небольшой высоте. Внимание летчиков было приковано к дороге, по которой двигались на восток люди и техника.
- "Мессеры!" - услышал Василий предупреждение одного из ведомых.
Вражеские истребители шли с юго-запада. Группа Добровольского начала разворачиваться, чтобы принять бой. Лукацкий шел замыкающим. Услышав предупреждение об опасности, он растерялся и рванул машину слишком резко. Самолет сорвался в штопор. Лукацкий не справился с управлением и врезался в кусты неподалеку от шоссе. Обидная, бессмысленная утрата.
Воздушные бои стали вспыхивать все чаще. Активность противника в воздухе усиливалась. С утра до вечера небо сотрясалось от прерывистого гула тяжелых бомбардировщиков, начиненных смертоносным грузом. Мы атаковали врага, заставляли его сбрасывать бомбы в степь, но силы были слишком неравны. За последние трое суток нам удалось сбить всего лишь пять бомбардировщиков противника. Наши потери - три самолета и один летчик.
К концу недели в 191-м полку остался один-единственный "харрикейн", да и тот вскоре сгорел в воздушном бою. В группе с летчиками других полков на нем вылетел капитан Гончаренко. Немцы бомбили переправу через Дон в районе Коротояка. В трудном бою над рекой Гончаренко атаковали два "мессершмитта" и подбили его.
Так мы остались без единого самолета, и нам приказали переправиться на левый берег Дона.
Оставшиеся самолеты всех частей, что стояли в Коротояке, были переданы в 436-й истребительный авиационный полк, которым командовал, как я уже говорил, майор Панов. Туда же перевели часть летчиков, в том числе и наших - Василия Добровольского и Павла Шевелева. Трудно было расставаться с ними, ведь мы прошли вместе с первого дня войны. Когда-то встретимся снова? И встретимся ли вообще?
Мы обнялись, и Добровольский с Шевелевым ушли.
Во второй половине дня началась переправа. Еще утром на восточный берег Дона была отправлена передовая группа в составе восьми человек. В ее задачу входило обеспечить транспортом личный состав полка.
Из прутьев и камыша мы сплели небольшие плотики и сложили на них штабные ящики с документами и оружие. Плотики взялись сопровождать до противоположного берега лучшие наши пловцы. После они должны были вернуться на правый берег, чтобы помочь товарищам, которые не умели плавать или плавали совсем плохо.
Проводив первую группу, мы стали ждать. Время тянулось медленно. До нас доносились выстрелы, грохот разрывов, треск установленных на главной переправе пулеметов. Уж не случилось ли с бойцами что-нибудь на левом берегу?!
Но скоро мы увидели передвигающиеся в воде темные точки. Течение было сильное, и пловцов снесло далеко в сторону. Мы побежали вниз, помогли им выбраться на берег, набросили на озябшие плечи куртки.
Минут через пятнадцать начали перебираться через Дон всем составом. К тем, кто не умел плавать, прикрепили по два-три хороших пловца. Остальные, привязав одежду к голове, осторожно спустились в воду.
Выбравшись на противоположный берег, облегченно вздохнули. Нам казалось, что теперь уже все позади. Сборы были назначены в небольшой рощице, подступившей почти к самой реке чуть ниже переправы. Мы оделись и стали ждать дальнейших распоряжений. Машин еще не было.
В этот момент снова послышалось гудение фашистских бомбардировщиков. Оно становилось все сильнее и явственнее и вдруг разом захлебнулось в страшных взрывах, донесшихся со стороны переправы. Взрывы следовали один за другим, упруго подбрасывая под нами землю. Потом грохот прекратился, и мы решили, что все кончилось. Однако мы ошиблись.
- Воздух! - снова крикнул кто-то.
Я вскинул голову и увидел в вечернем небе низко проползающие над рощицей желтобрюхие "юнкерсы". От бомбовозов отделились черные комочки и со страшным свистом устремились к земле. Все кинулись в стороны. Земля встала подо мною дыбом, и сразу же вслед за этим раздался оглушительный взрыв. Потом земля снова встала дыбом. И снова грохот.
Наконец "юнкерсы" улетели. Стали считать людей. К счастью, пострадавших среди нас не оказалось.
Часов в девять вечера в рощице появились грузовики. Ночью мы уже были в Лисках. Противник варварски бомбил этот крупный железнодорожный узел. Над городом висело зарево нескончаемого пожара. Оно то затихало, то разгоралось вновь, вскидывая в небо высокие снопы искр. Осветительные бомбы озаряли все вокруг мертвенно-белым светом. Едва затухала одна свеча, как вспыхивала новая, за нею еще и еще...
Это была жуткая картина. Мы привстали со своих мест и смотрели на белую степь, на облитый багровым пламенем город. Смотрели стиснув зубы. И каждый думал, что мы еще вернемся на эту землю и будем вгонять в нее фашистскую нечисть. Вернемся, обязательно вернемся!
Утром, двигаясь к юго-востоку, на Павловск, наши машины обгоняли вереницу повозок. Вдруг кто-то из однополчан обрадованно крикнул:
- Андрюша! Аравин!
Иван Бунаков забарабанил по крыше кабины, и, едва машина остановилась, он выпрыгнул на дорогу через борт. Вокруг стояла пыль и ничего нельзя было разглядеть. А когда пыль рассеялась, мы увидели повозку, возле которой хлопотал Бунаков. На ней лежал длинный, худой, обросший щетиной человек с приподнятой на плетенку перебинтованной ногой.
Мы тут же соскочили с машины и окружили повозку. Трудно было узнать в этом изможденном человеке нашего веселого друга. Только светящиеся радостью глаза говорили, что это Андрей.
- Ну, теперь мы его не отдадим! - твердо сказал Бунаков.
