Сняв шелом, он размашисто перекрестился.
Запели трубы. Грянули литавры. Полк двинулся.
Шиг-Алей со своими мурзами был менее многословен.
— Батька-царь отдал нам Ливонию, — сказал Шиг-Алей. — Скажите каждому батыру, что он волен брать все! Помилуй бог! Инш алла!
Войска входили в страну, не встречая сопротивления. Брошенные в стороны от главной колонны летучие отряды мусульманской конницы, палившей селения, грабившей и убивавшей, сеяли панику.
Порубежный город Костер пал, не обороняясь. Его разграбили до нитки. Потом двинулись к Дерпту. Оттуда вышел отряд в пятьсот человек. Его положили, не дав уйти ни единому кнехту. Сбежавшееся в Дерпт окрестное население с ужасом смотрело со стен на обложившие город полки. Три дня горожане с минуты на минуту ждали штурма. Но войска неожиданно сняли осаду и тремя колоннами потекли: одни к Риге, другие к Ревелю, третьи за реку Омовжу, к Свейскому морю.
Высланные против них из Везенберга и Фалькенау отряды наемников оказались разбитыми наголову. Посады Фалькенау, Лаиса, Эйсинкула и Кирнельи в отместку за нападение русские войска сожгли.
Покончив с ними, Шиг-Алей повернул к Нарве. Ее окрестности были уже разорены войсками князя Шестунова, делавшего вылазки из крепости Иван-город. Татары дограбили то, что оставалось.
Другие отряды русских вернулись к Нейгаузену, растеклись по округе, вошли в Псковскую область.
И всюду войска, выполняли наказ царя: немцам пощады не давать.
Немецкая Ливония оцепенела.
А Ливония черного посадского и крестьянского люда воспрянула духом.
Эсты и ливы, замученные хозяйничанием немцев, приходили к русским отрядам проводниками, сами собирались в отряды, громили усадьбы недавних господ.
Они толпами являлись к воеводам, прося принять их в подданство русского царя.
***
Ларька, назначенный в дозорный отряд, неторопливо ехал во главе десятка всадников, вглядывался в холмистую равнину, в редкие сосны по невысоким придорожным буграм.
Чудной был этот поход! Даже татарские князья на Каме-реке воевали храбрее, чем ливонцы! Только два раза и довелось Ларьке обнажать саблю, да и то — разве могли мелкие отрядишки кнехтов устоять против лавины русской конницы? И порубиться толком не пришлось…
— Н-да… Вина и едова хватает, конечно, но вот золотишка небогато, и бабы здешние не больно завидны.
А все ж не врали про рыцарей, что лютые волки они. Уж на что свои деревеньки бедные видал, а такой нищеты и убогости, как здесь, и не мыслил. Этих ливов и эстов вроде собак немцы держали, похоже. Недаром и ошейники на рабов надевали. Как только кормились тут крестьянишки-бедолаги? Песком да камнями нешто? Истинно сироты и мученики. Куску хлеба радуются, со слезами берут.
Эх, неправда человечья! Конечно, крестьянину господин и хозяин нужен, но уж так зорить народишко не по-божески. Нет, не по-божески!
Внезапно Ларька увидел впереди на дороге всадника. Еще издали различил — не воин, сидит на лошаденке охлюпкой, хотя чего-то вроде копья в руке держит…
Сблизились. Всадник — не то эст, не то лив — радостно улыбался, в руках у него оказалась коса.
Он принялся что-то взволнованно объяснять, прижимая к груди снятый со всклокоченной головы колпачок, то и дело оборачиваясь и взволнованно показывая в ту сторону, откуда приехал.
— Немцы? Гермейстер? — спросил Ларька.
Всадник отрицательно замотал головой, беспомощно улыбнулся, переводя взор с одного ратника на другого, потом повернул коня, как бы приглашая ехать за ним. Знаками объяснил: надо торопиться.
— Чего-то случилось там у них, — вслух подумал Ларька. — Как, ребята? Поскачем? Все едино — по дороге…
— Веди! — откликнулись ратники, замерзшие от медленной езды.
Ларька привстал на стременах, гикнул, понеслись.
Эст нещадно погонял мокрую лошаденку. За поворотом увидели деревню.
— Туда? — глазами и кивком спросил Ларька.
— Туда! — закивал крестьянин.
Оставив его далеко позади, Ларькины всадники ворвались в деревню. Откуда-то с края слышались крики и выстрелы. Ратники устремились на шум.
Толпа ободранных крестьян перебегала вдоль забора богатого, видно рыцарского, дома. Одинокие смельчаки пробрались к сад. По смельчакам из дома палили.
— Братцы! Там немец засел! — крикнул своим Ларька. — А ну, спешься!
К Ларьке подбежал дюжий эст, со слезами на глазах обнял его.
— Эк ты!.. Брось!.. — смущенный и тронутый, сказал Ларька. — Не девка я!
Эст тыкал себя в грудь, показывал на висящий у Ларькиного пояса нож.
— Оружия просишь? — догадался Ларька. — На! Братцы! Дай им кто чем богат!
Получив кто нож, кто пику, крестьяне опять бросились к рыцарскому дому.
— Стой! Стой! — окликал Ларька. — Не понимают!.. Перестреляют же их, бешеных!.. А ну, робя! Заряжай пищали! Грохни по окнам!
Гром русских пищалей раздался по округе. Зазвенели стекла в окнах. Полетела щепа из ставен.
Крестьяне, ободренные, с ревом бросились к дому. Оттуда пальнули раз-другой и умолкли.
— Пошли! — приказал Ларька. — Бери немца, язви его в душу!
Топорами высадили двери, ввалились в холодные чужие сени, растеклись по дому.
С ликующими возгласами крестьяне выволокли откуда-то своего господина. Еще молодой, полный, высокий, одетый в камзол с разорванными при схватке кружевами, он рванулся у крестьян из рук, залопотал, умоляя о чем-то Ларьку, признав в нем старшего.
Крестьяне неуверенно затоптались, выжидающе глядя на русских. Дюжий эст, получивший от Ларьки нож, подскочил к ним и, показывая на немца, горячо, с надрывом принялся объяснять.
— Все вы как немые! — развел руками Ларька. — Не понимаю никого. А вижу, досадил тебе немец… Ну, бери! Бери!
Немец и эсты напряженно смотрели на Ларьку. Немец — с надеждой и страхом, крестьяне — готовые покориться любому приказу.
— Эх, не понимают! — вздохнул Ларька. — Ну, коли так…
Шагнул вперед, махнул саблей. Бритобородая голова стукнулась о пол, подскочила, покатилась в угол.
— Все бери! — зычно велел своим Ларька. — Все ваше!
Шагал по коврам. Услышал женский визг, вопли. Усмехнулся. Взломал саблей один сундук, другой. Наткнулся на серебряные сосуды, золотые женские украшения, чеканные блюда.
— Ага! Эй, робя! Давай мешки!
Вышел на крыльцо. Велел приторачивать добычу. Спросил у ухмылявшегося ратника:
— Где бабы?
— Кончили их.
— Так…
Эсты выводили из рыцарской конюшни коней, волокли мешки с овсом, сбрую.
— Эй! Овес у них отымите! — велел Ларька. — И коней, какие получше, тоже заберем… Пашка, Микола! Волоките солому. Спалить гнездо надо.
