С раннего утра Феликс Эдмундович готовился к экстренному заседанию Сибирского ревкома. Ему предстояло выступать по двенадцати пунктам повестки дня, посвященной вывозу продовольствия.
Неожиданно вошел дежуривший в этот день комиссар ВЧК. Он доложил: двое командировочных из Москвы настойчиво добиваются приема.
— Думал, военные. Проверил документы, оказывается они из Москвотопа.
— Направьте их в комиссию по топливу, — предложил нарком. — Я крайне занят.
— Говорят, — не по топливу. У них жалоба на начальника и комиссара дороги.
— Жалоба? Пусть войдут, только предупредите, у меня очень мало времени.
Вошли два молодых человека. Оба были одинаково одеты — в новых кожаных куртках на меху, кожаных брюках-галифе, высоких сапогах и кожаных фуражках с маленькими красноармейскими звездочками. Такую форму носили командиры и комиссары автобронечастей и бронепоездов.
«Почему так одеты сотрудники сугубо цивильного учреждения, снабжающего Москву топливом?» — недоумевал нарком. Он принял посетителей стоя, давая понять, что занят и спешит.
— Какая у вас жалоба? — спросил он.
Тот, что был постарше и выше ростом, шагнул ближе к столу. Большой орлиный нос придавал хищное выражение упитанному лицу с квадратным подбородком. Когда он заговорил, во рту блеснули золотые коронки.
Стараясь придать побольше внушительности своему тону, он не спеша сообщил, что Москвотоп командировал их в Сибирь для закупки муки сотрудникам. Поездка разрешена Наркомпродом и Моссоветом. Задание уже выполнено, они хотят вернуться в Москву, но начальник дороги, который служил при Колчаке, категорически отказался дать распоряжение о прицепке вагонов. Обратились к комиссару, но он почему-то заодно со старым спецом-контрреволюционером. Узнав, что в Новониколаевск прибыл нарком путей сообщения, они и пришли жаловаться на вопиющий бюрократизм.
— Вот наши мандаты, утвержденные Главтопом, резолюция Наркомпрода, разрешение Моссовета, справка НКПС, — скороговоркой закончил он, протягивая бумаги Дзержинскому.
— Ваша жалоба на бюрократизм — безосновательна, — холодно возразил, отстраняя документы, Дзержинский, — управление дороги выполняет мой приказ. В западном направлении разрешено движение только продовольственных маршрутов государственного назначения. Все посторонние перевозки временно запрещены.
— Товарищ нарком! Так у нас же не посторонние перевозки. Ведь не на Сухаревский рынок мы везем муку, а для государственного учреждения, — развязным тоном возражал высокий москвотоповец. — Наша организация выполняет ударные задания правительства. Ведь уголь и дрова — это тепло для народа, хлеб для транспорта и заводов…
Дзержинский поморщился от этих слов, так неуместно звучавших в устах упитанного москвотоповца. Маркому даже показалось, что в голосе посетителя слышались иронические нотки, но он сдержался:
— Неужели вы не понимаете о чем я говорю? Я даже задержал на станциях все санитарные поезда. Вам ясно?
«Как далеки эти люди от понимания государственных интересов», — думал нарком. Он нетерпеливо ждал, когда же посетители уйдут.
Однако москвотоповец не унимался:
— Мы же не просим у вас вагоны или паровозы. Дайте нам только разрешение на прицепку к готовому поезду четырех вагонов…
— Четырех вагонов? — перебил его нарком. — А кто вам их предоставил?
— Вагоны наши и трафарет на них наш. Арендованы Москвотопом у HKПC. Мы в них приехали из Москвы. Нам только разрешение на прицепку. Обо всем остальном сами позаботимся. Сами договоримся с машинистом, чтобы взял наш груз сверх нормы. Начальник станции не возражает…
«Сами договоримся с машинистом». Эта фраза резнула слух. По нечаянно вырвавшимся словечкам нарком сразу понял, перед ним не просто люди с потребительскими настроениями. В наглом и самоуверенном «сами договоримся» он распознал голос алчных и бесстыдных дельцов, совершающих на транспорте преступные махинации с помощью подкупа должностных лиц.
Молча смотрел Дзержинский на стоявших перед ним розовощеких молодчиков, облаченных с головы до ног в кожаные доспехи и думал: «Вот как выглядят нынешние спекулянты! Под видом служебных поручений, прикрываясь аршинными мандатами советских учреждений, спекулируют они вагонами с продовольствием, наживая огромные барыши на мучениях голодных людей. Для достижения своих грязных целей они в широких масштабах применяют взятки и подачки натурой, развращая нестойкую часть железнодорожников, в массе своей живущих впроголодь. Вот как в натуре выглядят замаскированные спекулянты! Кожаные костюмы и красноармейские звездочки — их защитная броня. Это мимикрия, приспособление к окружающей обстановке…»
Нарком спохватился — время идет, он и так уже потерял минут десять. Как же быть с этими молодчиками? Для того, чтобы отдать их под суд Революционного трибунала, мало одних подозрений. Нужны неопровержимые улики.
Ничего не сказав, Дзержинский сел за стол, вырвал листок из блокнота и начал писать.
До этого момента москвотоповцы чувствовали себя весьма и весьма неуютно под пронизывающим взглядом Дзержинского. Теперь же, увидев, что нарком пишет записку, они воспрянули духом. Высокий победоносно глянул на низкорослого товарища и чуть подмигнул ему: «Все-таки дает разрешение».
Когда Дзержинский передал записку не им, а дежурному сотруднику, у них вытянулись лица.
— Проведите к товарищу Рудкину, — приказал нарком. — Пусть срочно разберется в их деле.
Выйдя из вагона, высокий москвотоповец обеспокоенно подумал: «Прежде, чем идти к этому Рудкину, необходимо выяснить, кто он. Мало ли что, а вдруг он не железнодорожник, а сотрудник ЧК, ведь Дзержинский не только наркомпуть». На платформе он спросил дежурного:
— Скажите, пожалуйста, а где находится товарищ Рудкин?
— Через три вагона, я вас провожу.
— Спасибо! Мы к нему зайдем попозже. Мы не все документы с собой захватили. До свидания, товарищ!
Москвотоповцы приложили руки к козырькам кожаных фуражек и хотели уйти, но дежурный решительно возразил:
— Неудобно получается, граждане! Отняли у наркома время, хотя я вас предупреждал, а дело до конца не довели.
— Ничего, через час зайдем.
— Нет, нет! У нас так не принято. Мне нарком приказал передать записку Рудкину и провести вас к нему. Я должен выполнить. А документы позже принесете.
Москвотоповцы переглянулись и нехотя пошли вместе с дежурным. Их черные с блестящим отливом кожаные костюмы тихо поскрипывали на морозе и еще больше выигрывали в своем великолепии рядом с облезлой и потертой курткой сотрудника Чека.
