— Подниму весь транспорт, учту каждое колесо. Военные советы армий помогут.
Ватутин тут же распорядился, чтобы днем и ночью на его рабочий стол поступали сводки о передвижении войск. Штабисты докладывали ему о состоянии дорог, мостов и паромных переправ. Но это не удовлетворяло Ватутина. Дождь лил и лил. Дороги на лугах раскисали, низины превращались в болото. Он должен видеть сам войска на марше, проверить лично всю трассу и убедиться в том, что отданные им приказы выполняются точно.
Непогода накинула на все Приднепровье косую холодную сетку дождя. Войска по скользким тропам спускались с крутых холмов, месили на луговых и лесных дорогах чвакающую грязь, тянули ее за собой, шли то под проливным дождём, то назойливо моросящим, сохраняя полную готовность к бою. С рассветом ни один луч зари не пробивал густую завесу тумана, и даже в полдень солнце не могло рассеять его и проглянуть сквозь тучи.
Ночью «мессершмитты» часто посвистывали над дорогами. Они словно плакали оттого, что не могли разглядеть землю. Сброшенные ими желтые осветительные шары, так и не раздвинув ночной мрак, текли по небу, как бессильные слезы.
Ветер, дождь и туман были постоянными спутниками советских солдат на марше. Выехав на фронт, Ватутин убедился в том, что вся важная трасса охраняется надежно, войска на стоянках и в походе соблюдают светомаскировку и образцовую дисциплину. За Переяславом с Днепра налетел шквальный ветер, и брезентовый верх на вездеходе захлопал и затрепетал, как парус.
Ватутину вспомнилась знакомая с детства побасенка деда Григория, которую любил старый кавалерист и часто повторял: «Шел солдат с фронта, а ему навстречу солнце, ветер и мороз. Солдат поклонился ветру. Солнце сказало: «Я тебя сожгу». А ветер: «Я тебя не допущу». Мороз молвил: «Я тебя заморожу». А ветер: «Я тебя отдую».
На козинском мосту как-то по-особому беснуется низовой. Волны с неистовым шумом разбиваются о деревянные сваи.
Ватутин следит, как с букринских высот на малом газу спускаются танки. Идут по мосту как положено, без единого сигнала, с потушенными фарами, не переключая скорости и строго соблюдая стометровый интервал.
Из артиллерийских окопов-карманов, замаскированных сетками, солдаты проворно выкатывают орудия, грузят в кузова машин снарядные ящики.
В тех же артиллерийских окопах саперные команды устанавливают вместо настоящих пушек деревянные. Они тянут на веревках фанерные макеты танков.
Ватутин по тропке поднимается в гору. Останавливается. Откидывает брезентовый полог, заглядывает в штабной блиндаж.
— Рации все работают?
— Так точно, товарищ командующий.
— Противник?
— Пока все спокойно. Ведем усиленную разведку.
— Сколько пушек заменили?
— Полностью четыре полка.
— Танков?
— Полностью пять бригад.
Ватутин опускает полог. В густом сумраке движется к понтонным мостам пехота, к паромам — артиллерия.
— Давай ходу пароходу!
— Ходу, ходу...
Солдаты вкатывают на паром пушки.
Убедившись в том, что переправа войск идет на Букринском плацдарме слаженно и быстро, с соблюдением самой строжайшей маскировки, Ватутин встретился с Рыбалко и Гречко и потребовал от них все же повысить на левом берегу Днепра темп марша. Потом он посетил КП Трофименко и, выслушав доклад о подготовке повторного отвлекающего удара в букринской излучине, сказал, чтобы Двадцать седьмая армия находилась начеку и смогла бы начать вспомогательную атаку в любое время.
Возвратясь в штаб фронта, Ватутин с присущей ему энергией и распорядительностью занялся Лютежским плацдармом. Наступил шестой, последний день скрытной переброски войск. Ватутин склонился над картой будущего сражения. Почти все уже подготовлено к удару на севере.
Скрипит дверь. В хату стремительно входит встревоженный начальник штаба Иванов:
— Николай Федорович, Манштейн зашевелился. Разведкой установлено: из букринской излучины он выводит танки.
— Куда? В каком направлении?
— Неизвестно, пока сосредоточиваются в селах вблизи Большого Букрина.
— Поручить воздушной разведке неустанно наблюдать за Большим Букрином. И, как только двинутся танки, проследить, куда их перебрасывают: на юг или на север.
— Север тревожит Манштейна. На коростенском шоссе замечены танковые колонны. На Лютежском плацдарме появилась двадцатая мотодивизия. Возможно, это предосторожность. А если идет переброска войск тоже под Лютеж?
Ватутин встает из-за стола, ходит по хате:
— Конечно, противник мог заметить какую-то переброску наших войск. Но понял ли Манштейн наш замысел? — Ватутин задумывается. — А если да? Тогда севернее Киева мы получим второй Букрин. Все усилия войск, вся работа штабов, весь этот трудный марш-маневр пойдут насмарку. — Поворачивается к начальнику штаба. — Бить, немедленно бить в букринской излучине! И, пожалуйста, сейчас же распорядитесь: пусть воздушные разведчики и партизаны выяснят, куда Манштейн перебрасывает танки. От этого зависит все.
По приказу начштаба в мутное небо взлетели самолеты-разведчики и пошли за Днепр на бреющем следить за дорогами. На КП партизанских отрядов были посланы срочные радиотелеграммы. В лесных урочищах оседлали проворные хлопцы с красными ленточками на шапках быстрых коней и помчались на лесные опушки, поближе к дорогам, где в тумане черными тенями проходили танки.
Ожидая результатов разведки, внешне Ватутин был спокоен. Как всегда, никто из штабистов не замечал на его лице даже малейшего волнения. Но в душе командующего тревога. «Все дело мог погубить даже один хитрый лазутчик. Да и немало «мессеров» бродило над трассой. Но ее охрана велась образцово. Дожди и туманы мешали воздушной разведке. Все это так. Но куда Манштейн перебрасывает танки? Куда?» Неизвестность продолжала мучить Ватутина. «Быть второму Букрину или не быть?» Тревога усиливалась. «Может быть, танки Манштейна уже идут на север?»
А на Лютежском плацдарме последние стрелковые дивизии и танковые бригады выходили на исходные рубежи. Артиллерийский корпус прорыва занимал огневые позиции. Командиры частей расположились на своих наблюдательных пунктах и уже навели бинокли и стереотрубы на вражескую оборону.
Получив разведывательную сводку, он наконец вздохнул с облегчением. С плеч словно свалилась гряда киевских гор. Танковая дивизия СС «Рейх», повернув на юг, пошла на Кировоград. Ее даже не остановил новый, все нарастающий грохот боя в букринской излучине. Войска двух наступающих армий, применившись к сильно пересеченной местности, вели атаку напористо, и весьма изобретательно действовали орудийные расчеты, находясь в боевых порядках пехоты. Этот щит и таран принесли успех. Трофименко продвинулся вперед, а Жмаченко успешно отразил танковые контратаки. Командармы понимали: бить, только бить! Накал боя должен заставить Манштейна поверить в то, что судьба Киева по-прежнему решается в букринской излучине.
