— Я вбил ему в башку наших Арнгольдта и Сливицкого!
Поиски ни к чему не привели. Великий князь Константин в бессильном гневе, за которым чувствовался страх, писал императору в Петербург:
«Если бы в толпе, бывшей в это время в Саксонском саду, было малейшее сочувствие к полиции, убийца не мог бы скрыться…»
Домбровский нарушил свое длительное молчание и выступил в Центральном национальном комитете с резким протестом против раболепной затеи «белых»: осудить от имени польского народа все эти покушения. Осуждение, по мысли его инициаторов, следовало направить наместнику в виде адреса. Гневный протест Домбровского возымел действие: холуйская инициатива провалилась.
Через свою подпольную агентуру в лагере противника Домбровский узнал, что у властей возникли подозрения относительно деятельности Потебни. В ту пору Андрей Потебня был подпоручиком 15-го Шлиссельбургского полка, расквартированного в Варшаве. Он был членом русской революционной организации «Земля и воля». В Польше Потебня стал руководителем нелегального русского «Комитета офицеров», объединявшего до двухсот офицеров из различных частей варшавского и других гарнизонов Польши. Потебня состоял в переписке с Герценом, которого осведомлял о революционной деятельности русского офицерства.
Узнав об опасности, грозившей Потебне, Домбровский немедленно отправился к нему.
— Этого следовало ожидать… — сказал Андрей задумчиво. — Значит, пронюхали… Ну что ж, тем лучше!
— Лучше? — удивился Ярослав.
— Да! Я скроюсь из полка и перейду на нелегальное положение. В этом есть свои преимущества: мне легче будет работать по подготовке восстания…
— Кто будет замещать тебя?
— Вот давай подумаем.
Они стали перебирать имена русских революционных офицеров: Нарбут, Голенищев-Кутузов, Баталов, Новицкий, Константин Крупский, капитан Озеров…
— Все это народ замечательный, — сказал Потебня. — Любой из них может стать во главе организации. Но некоторые из них под арестом, другие скрылись…
Он остановился.
— Знаю, Андрей, что ты хочешь сказать: был бы жив Ян Арнгольдт — другого не надо.
— Не подозреваешь, кто их предал?
Домбровский сдвинул брови, закусил губу. Андрей с юношеских лет знал это выражение гнева и ярости на лице старого друга. Ярослав провел рукой по лицу и сказал, овладев собой:
— Мы многое знаем, Андрей, мы многое умеем, но не все. Потому я и пришел предупредить тебя. Не медли!
В ту же ночь Андрей Потебня скрылся, ушел в глубокое подполье.
«Беда не приходит одна»… Домбровский вспомнил эту русскую пословицу, когда вскоре после горестного известия о казни Арнгольдта, Сливицкого, Ростковского он узнал, что седьмого июля в Петербурге арестован Чернышевский. Домбровский понял, что краткий период либеральничанья прошел. Царское правительство решило круто завинтить гайку. Следовало ожидать жестоких ударов по всему, что носило хотя бы тень свободомыслия. Нельзя более ни секунды медлить с подготовкой восстания. Пусть комитет с помощью «белых» откладывает его срок, он, Домбровский, не будет с этим считаться. Он поставит членов комитета перед свершившимся фактом!
В эти летние дни Домбровский усиливает работу по подготовке восстания. Он спешит. Провал организации в учебной роте чувствителен. Но остальные звенья не тронуты. Домбровский завязывает подпольные связи в различных районах Польши — в Замостье, в Брест-Литовске, в Модлинской крепости.
Домбровский считал, что подпольная организация вполне созрела для восстания. Народ ждет призыва к революции. Важно не пропустить момент. Остановка только за оружием. Наступило время выпустить соответствующее воззвание к народу. Он выступил в Центральном национальном комитете с горячей речью в защиту своего предложения. Никогда еще он не говорил с такой пламенной страстью. Речь его захватывала и убеждала. Слушали его затаив дыхание. Домбровскому удалось собрать большинство. Воззвание к народу было тут же составлено. Оно было разослано во все концы Польши.
«Национальная организация, — значилось в нем, — ставит своей задачей подготовку страны к всеобщему, рассчитанному на победу восстанию, которое должно принести независимость Польше, а всем ее жителям, без различия вероисповедания, — полную свободу и равенство перед законом при уважении прав народностей… Ширя братство между классами национального общества, она будет содействовать тому, чтобы реформу земельных отношений решить с пользой для дела восстания и полностью освободить крестьян от крепостной зависимости… Национальная организация в согласии с соседними народами, особенно славянскими… будет стараться вызвать между ними, а особенно в России, агитацию и наконец вооруженное движение… которое облегчило бы победу общего дела — свободы…»
Кто же были люди, окружавшие Домбровского в эти решающие дни? Во-первых, Валерий Врублевский, энтузиаст, самоотверженный патриот. Ярослав знал его по Петербургу, где Врублевский был одним из наиболее активных участников революционных кружков. По окончании института он занял должность инспектора лесной школы в Сокулке, неподалеку от Гродно. Домбровский обнаружил в нем незаурядные военные таланты и предназначал ему одну из крупных командных должностей. Сейчас там, у себя в Гродненской губернии, Валерий Врублевский занимался агитацией и помогал другому видному участнику подпольного революционного движения — Константину Калиновскому издавать и распространять популярнейшую подпольную газету «Мужицкая правда».
Убеждения Кастуся Калиновского, бывшего петербургского студента-юриста, сложились под влиянием Чернышевского, Добролюбова, Герцена. Вместе с Врублевским он организовал в Гродненской и Виленской губерниях многочисленные революционные кружки. Волевой, смелый до самозабвения, он стал во главе Литовского провинциального повстанческого комитета. Белорус по национальности, он был автором лозунга: «Польское дело — это наше дело, это дело свободы». Газета «Мужицкая правда» призывала добиваться «не такой вольности, какую нам царь захочет дать, а такой, какую мы, мужики, сами для себя сделаем».
Они первыми пришли на то ночное собрание, которое созвал Домбровский. Он сердечно обнял одного и другого. Рядом с маленьким Ярославом они казались великанами.
— Вы сегодня франтами, — сказал Домбровский, оглядывая обоих.
Врублевский засмеялся и огладил свои длинные вьющиеся волосы, зачесанные назад. На нем были щегольской пиджак и пышный бант галстука. Его открытое смелое лицо, опушенное бородкой, светилось добродушием.
