— Кто именно, вы не знаете?
— Нет, об этом ничего не сказано. Вы пойдете?
— К сожалению, не могу, я должен завтра поехать в обоз к Максимову, чтобы условиться о получении ряда вещей для моей команды, а послушать хотелось бы.
— Я вам тогда расскажу, что они будут говорить.
Приехал в обоз к Максимову. После делового разговора Максимов пригласил обедать. За обедом было много народа — пасха.
К концу обеда приехал командир нестроевой роты Мокеев в сопровождении своего шурина, солдата Рожного, который до призыва в армию имел в Туле крупную торговлю.
— Говорят, вчера какой-то социал-демократ большую речь держал на митинге, — обратился ко мне Рожнов.
Я передал вкратце содержание речи Крыленко.
— Ну, это социал-демократические утопии. Жизни они не знают. Напрасно хвастунишку Керенского в правительство пустили.
— Чем хвастунишка? — возмутился я. — Он социал-революционер.
— Хвастунишка он, а не социал-революционер. Болтает чорт его знает что, ни к селу ни к городу. Истеричные бабенки бегают за ним с букетами, и он возомнил себя чуть ли не спасителем отечества. Настоящая партия, которая может вести дело, — это конституционно-демократическая.
— Конституционно-демократическая? — переспросил я. — Это что — кадеты?
— Да, кадеты. Скоро в Петрограде открывается кадетский съезд, и от решений этого съезда будет зависеть дальнейшее направление политики. Они установят такой же порядок и образ правления, какой существует, например, во Франции. Теперь еще новые появились, — обратился Рожнов к соседу, — большевики действовать начинают.
— Что за большевики? — спросил тот.
— Социал-демократы большевики. Ведь социал-демократы делятся на два лагеря, на меньшевиков и большевиков.
— Что же, большевики это те, которые большинство имеют?
— Нет, это те, которые больше требований предъявляют. Так вот они и требуют введения восьмичасового рабочего дня, немедленное социалистическое правительство и т. д. Их газета — «Социал-демократ», так чего только в ней не пишут. Уже кричат: «Долой Временное правительство».
— Я не читал этой газеты. Она на фронт не пропускается.
— Из всех социал-демократов только Плеханов на правильной линии стоит, — продолжал Рожнов. — Он говорит, что все партии должны объединиться, пока происходит война. Надо добить немцев в полном единении с союзниками, а потом, покончив с войной, можно переходить к осуществлению внутренних реформ.
— «Сначала успокоение — потом реформы», так, кажется, Столыпин в 1906 году говорил, — шутливо заметил я.
— Конечно, сначала кончить войну, а потом делать революцию, — солидно произнес Рожнов.
— Грешный я человек, слаб насчет всевозможных партий. А надо познакомиться.
Я лично смутно представляю себе разницу между социал-революционерами и социал-демократами. Одно мне ясно: что социал-революционеры за то, чтобы земля была немедленно от помещиков взята и передана крестьянам, а социал-демократы за то, чтобы установить восьмичасовой рабочий день.
Но вот, что такое большевики, надо будет познакомиться подробнее.
Огромна тяга солдат к чтению. Литературы на фронте никакой нет. Из газет получается главным образом «Армейский Вестник», официальный орган прежде штаба армии, а теперь армейского комитета. Изредка доходит «Русское Слово» и «Киевская Мысль». Очень редко, отдельными экземплярами газета «Вперед».
Полковой комитет нарядил специального человека в Москву для покупки литературы и программ различных партий. Целый ряд газет, как например «Социал-демократ», о которой говорил Рожнов, в полк совсем не попадают.
Все же, видно, фронт остается фронтом, и распускаться здесь не позволяют.
Когда я возвратился от Максимова, Ларкин сообщил мне, что уже несколько раз заходили Васильев и Анисимов справляться о моем приезде. Разговор идет — следует ли идти в окопы.
— Вот тебе на! Если мы не пойдем, так кто же пойдет? Значит наш полк будет лодырничать, а финляндцы сидеть?
— Другие полки не идут, г. поручик, — перешел Ларкин на официальный тон.
— Какие другие?
— 611-й полк не идет.
— Откуда ты знаешь, что он не идет? Ведь до этого полка верст шестнадцать.
— Солдаты знают, у них связь установлена.
— Расскажи поподробнее, что ты знаешь.
— Я ничего не знаю, ваше благородие.
— Во-первых, я не благородие, а во-вторых, что ты за идиотский тон принимаешь?
— Простите, господин поручик.
— Опять поручик…
— Дмитрий Прокофьевич. Наши ребята послали по соседним полкам своих представителей узнавать, как там делается. Пришли и говорят: 611-й полк отказался третьего дня на позиции итти. Заявили, что с этим командиром они не пойдут.
— Может быть, командир у них сволочь…
— Если бы не был сволочь, то пошли бы… Что там было, Дмитрий Прокофьевич! Два батальона, которым нужно было итти на позицию, построились в полном снаряжении. Поп отслужил молебен, а потом солдаты вдруг открыли стрельбу. Стреляли вверх — острастки ради. Некоторые целились прямо в офицеров. Полковой комитет этого полка смещен. Офицеров из комитета по шапке.
— Значит и меня скоро по шапке погонят?
— Ну, что вы! Вас никто за офицера не считает.
Минут через двадцать после подачи Ларкиным чая зашли Васильев и Анисимов.
— Мы вас ждали весь вечер, уж три раза приходили, — обратился ко мне Васильев, протягивая руку. — Видите ли, Дмитрий Прокофьевич, настроение становится тревожным.
— В каком смысле?
— Боюсь, как бы завтра у нас эксцессов не было: итти на позицию солдатам не хочется. Нам надо заблаговременно обсудить, как реагировать на действия солдат, ежели они откажутся итти.
— Бросьте, тов. Васильев, чего заранее морочить голову и себе и другим над тем, чего может быть и не будет. Откажутся выступить на позицию, тогда поговорим. Если бы вопрос шел о наступлении, ну, тогда было бы понятно, что предварительно обсудить следует, насколько серьезно операция подготовлена. А сейчас дело простое: сменить финляндцев на знакомой уже нам позиции. Лучше расскажите, что было на митинге с членами Государственной думы.
— Особого ничего. Собрали человек тысячу солдат массу офицеров. Командовал митингом командир Финляндской дивизии генерал Сельвачев. Вы его видели когда-нибудь?
— Нет, не видел.
— Чудной такой, череп у него словно сахарная голова — высокая, узкая. Вышел он на возвышение и сказал, что прибыли господа члены Государственной думы, которые хотят разъяснить текущий момент. Скомандовал «смирно», потом «вольно». Рядом с ним стал член Государственной думы, князь Шаховской, а другой Макагон… Говорил насчет необходимости защищать свободную Россию, что немец делает попытки использовать нашу революцию в своих интересах и разбить нашу армию с тем, чтобы снова поставить у нас царя. Рассказывал, что, когда у нас произошла революция и немцы об этом узнали, повели газовую атаку и пало несколько тысяч наших солдат.
