Пошел.
Народу человек пятьдесят.
— Расскажите нам, что офицеры замышляют, — был мне задан вопрос.
— Почему вы ко мне с подобными вопросами обращаетесь, а не к кому-либо другому? Я ведь тоже как будто офицер, — указал я на свои погоны.
— Мы вас знаем. Вы были долго среди нас. И с ними мало якшаетесь. Правда ли, что кадровые офицеры не хотят свободы?
— Неверно, товарищи. Были отдельные недовольные, но это везде бывает. А во всей массе офицеры безусловно за свободу.
— А почему до сих пор комитета не создают?
— Комитет будет создан, и если задерживается его создание, то лишь потому, что новый командир знакомился с полком, а потом была присяга.
— Долгое ли дело комитет собрать?
— Думаю, что на этих днях он будет собран.
— Мы вас просим заявить на офицерском собрании или командиру, что мы никаких контр-революционных действий не допустим. Солдатский глаз зорок, и мы видим, что вокруг нас творится. Разговоры, что мы дисциплину не будем блюсти, мы тоже слышали. Но это неверно. Мы теперь будем работать на совесть, раз теперь не будет ни грубости, ни мордобития. Мы хотим поставить требование, и наши ребята связались уже с делегатами других полков, чтобы начальником дивизии нам назначили другого. Пусть назначают Музеуса.
Вечером Ларкин рассказал, что во всех командах и ротах идут тайные собрания, намечаются списки офицеров, которых можно выбрать в полковой комитет. Из кадровых офицеров никого не включают, им не верят. Думают, что в комитете будут работать хорошо Ущиповский, Калиновский и я.
— Война скоро окончится? — неожиданно спросил Ларкин.
— Когда немцев побьем.
— Не побьем мы их, Дмитрий Прокофьевич. Австрийцев туда-сюда, еще может быть побьем, а немца — не побьем. Кому охота теперь умирать, когда свободу получили и землю возьмем у помещиков? Да пошлите вы меня теперь в роту, я там дня одного не пробуду — сбегу.
— Ты только свое мнение говоришь, или другие тоже так рассуждают?
— Другие так не говорят, но я думаю, что про себя каждый так же думает. Слава тебе, господи, дождались светлых дней, а тут тебя под расстрел поведут! Надо мириться.
— Да ведь без союзников мы не сможем закончить войну.
— А на кой чорт нам эти союзники? Пусть они себе дерутся с немцами, а нам хватит!
* * *
15 марта в полк приехал генерал Яковлев, командир корпуса. Война тянется около трех лет, я вижу командира корпуса первый раз.
Офицеры рассказывают, что Яковлев страстный любитель музыки. И всю войну с утра до ночи сидел у себя в штабе, играя на скрипке.
Кажется, доигрался. Носятся слухи, что на его место назначают генерала Огородникова.
В этот же день состоялось общее собрание, на котором был избран совет, пять солдат и пять офицеров. Офицеры: Мухарский, Ущиповский, Боров, Калиновский и я. От солдат 2-й роты Васютин, энергичный унтер-офицер, бывший раньше слесарем на одном из тульских заводов. Харин, старший моей команды по сбору оружия. Васильев из 3-ей роты, пресимпатичный парень, рязанский крестьянин. Игнатов от 14-й роты, бывший приказчик, весельчак, с признаками галантерейности. И от 6-й роты — Смирнов, бывший учитель.
Первое заседание комитета было посвящено вопросу, чем наш полк должен отметить революцию.
По предложению Смирнова решили учредить в одном из университетов стипендию имени 11-го полка. Деньги отчислить от прибылей полковой лавочки, хозяйственных сумм полка (а их у нас до ста тысяч рублей) и кроме того пустить подписной лист среди офицеров и солдат для сбора пожертвований.
Апрель 1917 года
В ближайшие дни наш полк должен сменить финляндцев, и штаб из Олеюва перейдет в Лапушаны.
Из Тарнополя идут слухи, что там в первые дни революции убит начальник гарнизона, растерзано несколько комендантских адъютантов. Сильно досталось некоторым командирам специальных частей за их жестокое обращение с солдатами.
Начальник Финляндской дивизии, генерал Сельвачев, подобно нашему Протазанову, обхаживает полки, выступает с речами на тему о революции. И здоровается с ними за руку.
Такое поведение генерала вызывает со стороны солдат восторженное отношение к своему командиру, и финляндцы при встрече с нашими особенно подчеркивают положительные качества своего начальника дивизии. Наши солдаты в свою очередь наматывают себе на ус и еще энергичнее начинают требовать замены начальника дивизии генерала Шольпа — Музеусом.
Смена высшего и старшего состава идет по всему фронту. В составе 14-й дивизии снят ряд командиров полка по требованию солдат. В эту дивизию на должность командира полка выдвинут Савицкий, который в связи с этим ходит фертом.
Быть командиром полка — мечта всей жизни Савицкого.
Однако полковой комитет категорически воспротивился его назначению.
Бедный Савицкий!
Хохлов, командированный три недели тому назад на должность командира 16-го полка, неожиданно снова появился у нас.
Формальной причиной для отвода Хохлова было его резко отрицательное отношение к полковому комитету, а также обращение к своему денщику по-прежнему на «ты».
Прибыл Музеус. Еще более поседевший, сутулый, с толстой палкой-тростью. Обходя полки дивизии, в своем обращении к солдатам он называл их по-прежнему «братцы», «орлы», «псковцы» и т. п. Требовал сохранения дисциплины, выполнения распоряжений, обещая со своей стороны делать все возможное, чтобы жизненные условия солдат не ухудшались.
Солдаты хорошо настроены к Музеусу и верят ему. Особенно ценят в нем то, что он не принимает к слепому исполнению распоряжения высшего начальства. Музеус всегда взвешивал полученные распоряжения, анализировал их и если сомневался в их целесообразности — вносил предложение о пересмотре распоряжения или о присылке дополнительных сил, с помощью которых можно было наверняка разрешить операцию успешно.
Казалось бы факт смены высшего начальства должен был отрицательно повлиять на дисциплинированность наших частей. Однако этого нет, солдаты независимо от приказов подтянулись сами собой, понимая всем своим нутром важность происходящих событий. Больше порядка в районе расположения полка, больше чистоты в хатах, землянках, кухнях, чем до революции. Нет бывшего до того времени ворчания по адресу чечевицы. Даже кашевары подтянулись. Один из кашеваров 2-го батальона изобрел рецепт приготовления чечевицы. Он добавлял в котел с чечевицей шестьсот грамм очищенной соды, получалась великолепная разваристая каша. За этим кашеваром потянулись другие, и за последнее время чечевица вошла даже в фавор.
Наши квартирьеры и представители рот уже отправились в Лапушаны, и Хокулеовский лес принять помещения и землянки ют 13-го финляндского полка.
