25 января (6 февраля) 1888 года Бисмарк произнес свою грозную речь, а 26 февраля (9 марта) императора Вильгельма I не стало. Для Бисмарка настали, как он сам выразился, “самые трудные дни в его жизни”. Это чистосердечное признание крайне характерно для уяснения взгляда Бисмарка на государственное дело. Казалось бы, что самыми трудными днями для него должны бы быть те моменты, когда Пруссии угрожала война с Австрией и Францией, когда решалась судьба Германской империи; теперь же Германия была объединена, серьезным опасностям ее единство не подвергалось, смертельная болезнь Фридриха III, как она ни была прискорбна в других отношениях, менее всего огорчала самого Бисмарка, потому что взгляды этого несчастного монарха диаметрально расходились со взглядами Бисмарка, престолонаследие было вполне обеспечено – значит, все обстояло сравнительно благополучно, – и тем не менее, Бисмарк признает стодневное царствование Фридриха III “самыми тяжелыми днями” в своей жизни. Все могли ожидать, что Бисмарку придется выйти в отставку. Фридрих III, когда был кронпринцем и тотчас по вступлении на престол, неизменно заявлял о своем твердом намерении управлять страной в строго конституционном духе. Манифест нового императора был составлен без участия канцлера, и ему официально предлагалось только принять к сведению и руководству “те начала, которые императором предначертаны”. Бисмарк чувствовал, что бразды правления ускользают из его рук, и не особенно рассчитывал на сына Фридриха III, проявлявшего, несмотря на свою молодость, большую решительность. Недаром Бисмарк о нем говорил; что “он сам будет своим канцлером”. Болезнь Фридриха III была слишком серьезна, чтобы он мог приступить к каким-нибудь решительным правительственным мероприятиям. Тем не менее в Германии повеяло новым духом. Все, однако, знали, что дни столь симпатичного монарха сочтены. Взоры обращались на наследника престола, и тот, по-видимому, не намеревался отступать от заветов своего дела и, между прочим, не хотел расставаться и с Бисмарком. Ходили слухи о воинственности Вильгельма II, и опять-таки чрезвычайно характерно для Бисмарка то обстоятельство, что в этой воинственности молодого монарха общественное мнение усматривало верную гарантию того, что Бисмарк останется у власти. Но, как вскоре обнаружилось, толки о воинственности Вильгельма II не оправдались. Он вовсе не проявлял склонности продолжать агрессивную политику своего канцлера, выразившуюся так ярко в возгласе: “Мы, немцы, никого, кроме Бога, не боимся”. Тотчас по вступлении на престол молодой император попытался дать более миролюбивое направление политике германского правительства. Подобно своему отцу, он заявил о твердом своем намерении управлять страной конституционно, удовлетворить справедливые требования рабочего люда, устранить острый кризис в отношениях с Россией. Таким образом, между программою нового монарха и программою его канцлера обнаружилось существенное разногласие. Бисмарку пришлось публично признать, что он новому императору “не импонирует”. Но в сущности шансы канцлера были гораздо хуже: он сам не отдавал себе отчета, что даже при лучшем желании императора он мог оставить его во власти только в том случае, если Бисмарк признает свою политику ошибочной и вместе с тем будет впредь гораздо уступчивее. Действительно, продолжать политику германского канцлера по отношению к России значило довести дело до войны; продолжать политику Бисмарка по отношению к рейхстагу значило окончательно лишиться в нем правительственного большинства; продолжать политику Бисмарка в сфере экономической значило нанести народному хозяйству непоправимый вред, ибо, несмотря на таможенные пошлины, привоз превышал уже отпуск на 800 миллионов марок, отпускная торговля Германии пришла в явный упадок, а между тем привоз земледельческих продуктов все усиливался, несмотря на пресловутые хлебные пошлины; продолжать политику Бисмарка по отношению к социалистам, как мы видели, также не было возможности.
Таким образом, отставка князя Бисмарка была вовсе не капризом императора Вильгельма II, тяготившегося будто бы опекой своего канцлера: она была неизбежна вследствие целого ряда крупных промахов, совершенных Бисмарком. Гениальность его представляется нам, следовательно, в очень странном свете. По всем отраслям управления он попал в глухие переулки, из которых не было выхода. Он посадил государственный корабль на мель, и нужно было во что бы то ни стало избрать “новый курс”, чтобы не наскочить на подводный камень и не потерпеть окончательного крушения. Конечно, “новый курс” мог быть избран и при участии Бисмарка, но, понятно, только в том случае, если бы он признал свои промахи с твердым намерением их больше не повторять. Но Бисмарк был далек от подобного настроения; напротив, он по-прежнему был уверен в непогрешимости своих взглядов: он не мог отрешиться от убеждения, что он – величайший государственный человек своего времени и что отказаться от его советов значит погубить Германию. 8 (20) марта 1890 года его отставка была подписана императором Вильгельмом II вместе с производством его в генерал-фельдмаршалы и присвоением ему титула герцога Лауэнбургского.
Образ действий Бисмарка по выходе его в отставку служит новым доказательством того характера его деятельности, который так резко обозначается всеми вышеизложенными фактами. Как только он был уволен, он из бывшего правительственного деятеля, посвятившего, по его собственным словам, всю свою жизнь и все свои силы служению дому Гогенцоллернов, превращается в глухого, но ярого антагониста молодого германского императора. Последний не без сильных колебаний и внутренней борьбы решился на увольнение государственного деятеля, пользовавшегося, благодаря ловкости, с какой он себя выставлял объединителем Германии, большой популярностью в стране и, следовательно, придававшего обаяние правлению молодого и, понятно, еще неопытного монарха. Но, как мы видели, Вильгельм II вынужден был расстаться с Бисмарком ввиду полной невозможности продолжать его политику. Устраненный от власти, Бисмарк всеми средствами, какими только располагал, старался доказать императору, что он – человек необходимый. Сперва он угрожал, что появится в рейхстаге в качестве простого депутата и будет выяснять пагубность “нового курса”. Он действительно и принял кандидатуру, дал себя избрать в рейхстаг, но, должно быть, сам понял, как комична будет его роль в качестве простого деятеля оппозиции после того, как он в том же рейхстаге в течение двух десятилетий клеймил кличкой государственного изменника всякого, кто только осмеливался высказываться против правительства. Свою угрозу он так и не привел в исполнение. Зато прибег к другому средству оппозиции. Недаром в течение стольких лет он пользовался Вельфским фондом для подтасовки общественного мнения и для возвеличивания своего имени при помощи печати. Конечно, в его распоряжении не было теперь уже таких значительных денежных средств; приходилось раскошеливаться из собственного кармана. Поэтому преданных Бисмарку органов оказалось сравнительно немного: две-три газеты, и притом не из особенно влиятельных. Но через посредство этих-то газет Бисмарк и начал всячески дискредитировать правительственные мероприятия. Кроме того, он пользовался с той же целью еще и устным словом, когда к нему по разным поводам являлись газетные корреспонденты, частные лица или целые депутации.
