Между тем, как при таких печальных предзнаменованиях, Гельвеция связывала судьбу свою с судьбой Французской республики, ей угрожала внутренняя междоусобная война. Не довольствуясь приведениям в действие ненавистной всем конституции, требовали еще торжественной клятвы в верности, и подвергали наружное, пустое требование решениям шумных народных собраний. Присяга, данная уже большею частью Швейцарии, встретила сильное сопротивление в малых кантонах. Швиц и Унтервальден поклялись скорее умереть, нежели присягнуть. Директории не нравилось, что потомки Вильгельма Теля дерзали считать себя независимее якобинцев.
Чтобы устрашить непокорных, Шауэнбург(9) вступил с войсками в Люцерн; но видя, что переговоры оставались без успеха, он решился потушить эту искру сопротивления в Альпах и направил две колонны против Унтервальдена. Этот кантон состоит из небольшой долины, ограниченной со стороны оберланда горой Бруниг, а с северной стороны люцернским озером. Отправленная водой из Туна колонна вышла на берег в Бриенце, и взойдя на брунигскую гору, спустилась к Сакселену; другая, посаженная на суда в Люцерне, достигла Штанцштадта. От двух до трех тысяч поселян, с малочисленной и худо управляемой артиллерией, не могли ничего сделать против семи или восьми тысяч воинов, победоносных в ста сражениях; не будучи в состоянии одержать победы, они, по крайней мере, дорого продали свою жизнь и пали героями после двухдневного кровопролитного боя. Даже женщины брали оружие падших и, без пользы умирая, умножали только число жертв; французы, озлобленные значительной потерей и приведенные в неистовство ружейными выстрелами изо всех домов, зажгли местечко, состоявшее из одних деревянных строений; оно быстро сделалось добычей пламени, и продолжавшийся еще некоторое время на развалинах его бой, мало по малу перешел в энгельсбергскую долину. Набросим покрывало на картину этих событий, равно ужасных для Франции и для Швейцарии, происшедших единственно от макиавеллизма нескольких человек.
Это кровавое наказание исполнило негодования всю Европу; республиканцы досадовали, что из золоченных палат Люксембургского дворца была объявлена война бедным хижинам, чтобы заставить их пушечными выстрелами променять на метафизику иллюминатов свою прежнюю вольность. Государственные люди всех партий со стыдом видели, как бесполезно Франция губит храбрых сынов своих.
Чтобы избежать подобного кровопролития, Швиц и Ури присягнули; но это не избавило их от бесчисленных притеснений.
После этой горестной экспедиции оставалось еще решить судьбу Граубюндена. Участь прочих кантонов была слишком незавидна, чтобы побудить граубюнденцев разделить ее. Старания французского посланника Флорана Гюйо, пример Планта и Салис-Севиса, не могли заставить патрициев вдруг покориться и народному правлению, и тягостному политическому игу. Напрасно просили они в Париже сохранения своих старинных учреждений и независимости; ответ Талейрана не давал им никакой надежды, и они решились предаться Австрии и просить её помощи. Основываясь на старинных договорах императора Максимилиана(10), Австрия поспешила отправить к ним тысяч семь или восемь войска, и 19-го октября дивизия имперцев вступила в Кур.
Между тем Директория, убежденная возвращением Франсуа де-Нёшато, что мир может быть сохранен только значительными уступками, увидела необходимость готовиться к бою. Армии её состояли почти из одних кадров; лучшие полки бесполезно тратили время на берегах Нила и в песчаных степях Сирии, как некогда Лузиньян(11) перед Птолемаидой. Реквизиция не доставляла более людей, и в настоящих обстоятельствах этот революционный закон не мог уже иметь никакого применения. В совещании, которое директория имела с военными людьми, заседавшими в законодательном собрании, она убедила их в необходимости обеспечить армии новым способом набора рекрутов, который был бы скор в исполнении, и надежен. Генерал Журдан уже в конце августа предложил проект закона, по которому все молодые люди от 20 до 25 лет, без исключения, подлежали воинской службе. Этот род набора, уступая в строгости реквизиции, не падал, по крайней мере, без различия на целые поколения: разделив военное народонаселение на пять классов, он дозволял постепенно набирать необходимое число рекрут, допуская выбор по жребию и поставку за себя другого.
Поражение нашего флота при Абукире и объявление войны Портой убедили Директорию в невозможности держаться долее в Египте против соединенных сил Англии и Турции, и заставили ее раскаиваться в этой экспедиции, как в первоначальной причине всеобщего пожара, готового снова вспыхнуть.
В таком положении дел оставалось одно только средство: поспешить с набором для укомплектования армий и с умеренностью продолжать переговоры, как для того, чтобы выиграть время, так и для того, чтобы по возможности избежать решительного разрыва.
Между тем приступили к набору одной части из 200 000 конскриптов, отданных в распоряжение Директории законом 28 сентября. Договором, заключенным в Люцерне 30 ноября, было положено набрать 18-тысячный вспомогательный корпус в Швейцарии, обмундирование и содержание которого Франция приняла на себя [сверх этого, в случае, если бы противники угрожали вторжением в Гельвецию, она должна была образовать народное ополчение Организация его определялась весьма благоразумным законом: подвижным было только отборное войско, составленное по возможности из холостых людей от 18 до 43 лет; оно состояло из 64 батальонов, каждый в 1 000 человек; первый вспомогательный корпус этого ополчения был определен в 23 000 человек].
Набор рекрутов продолжался сначала довольно успешно, исключая Бельгию, где непокорные, подкрепляемые поселянами, открыто подняли знамя бунта. К счастью, корпуса, расположенные по сию сторону Рейна и в Голландии, могли еще вовремя направить туда довольно сильные колонны, чтобы все привести в порядок; однако же, огонь тлел под пеплом, и мог вспыхнуть от малейшей искры.
Гораздо труднее было достать денег; ассигнации, этот ложный признак оборотных капиталов во Франции, уничтожились; звонкой монеты не было; обыкновенные подати были слишком незначительны; а расход утроился огромными выгодами, которые нужно было предоставлять корыстолюбивыми недоверчивым поставщикам, чтобы заставить их принять на себя подряды по различным отраслям продовольствия.
Однако же, не смотря на деятельность, с которой производились с обеих сторон приготовления к войне, переговоры все еще продолжались; или от того, что с обеих сторон надеялись еще кончить миролюбиво, или, может быть, от того, что желали выиграть время для вооружения. Испания явилась посредницею: посланники ее в Вене и Париже передавали взаимные предложения. Австрия готова была из уважения к России и Пруссии отказаться от Инфиртеля; но требовала за это Мантую и линии Минчио, выступления французских войск из Швейцарии и Рима, и, наконец, восстановления независимости Пьемонта и цизальпинской республики.
