Еще будучи студенткой, Лена родила сына Алексея, Алешу (теперь, в США, его зовут Аллен) — прекрасного парня, умного, способного, благородного, на которого мы все годы просто нарадоваться не можем. В том же году, всего несколькими неделями раньше Алеши, у меня родился еще один внук, сынок Саши и Елки, Константин, Костя (теперь Кит), тоже очень удачный во всех отношениях. Оба парня очень дружны между собою. В раннем детстве, в Москве, они были чрезвычайно привязаны друг к другу, потом, после почти десятилетней разлуки, встретились снова в Бостоне, в США, и возобновили отношения.
В 1989 году Лена с Алешей прочитали в «Московском комсомольце» объявление, что Евгений Евтушенко (хороший поэт и неважный режиссер) ищет для своего фильма «Похороны Сталина» подростка лет четырнадцати еврейской наружности. Так как у Алеши, помимо всего прочего, были явные актерские способности, а наружность и возраст тоже соответствовали требованиям Евтушенко, то он в назначенный день и час поехал на Мосфильм на пробы, был выбран из без малого ста кандидатов и сыграл в этом фильме, где работал вместе с такими интересными людьми, как Савва Кулиш, Майя Булгакова, Алексей Баталов, Ванесса Редгрейв.
Лена, окончив институт, вначале преподавала литературу в школе, а потом больше десяти лет проработала в Москве переводчицей. Ее постоянно привлекали к внештатной переводческой работе иностранные комиссии Союза писателей, Союза кинематографистов, Союза архитекторов. Она переводила фильмы, работала с делегациями и гостями этих союзов, познакомившись таким образом с многими интересными людьми; с некоторыми из них она даже теперь, живя в США, переписывается и поддерживает дружеские отношения. Время от времени она переводила также литературные произведения для издательств. Из того, что я помню, вышло в ее переводе несколько рассказов Тадеуша Боровского («Прощание с Марией», «Январское наступление»), пьеса Славомира Мрожека «Посол», очерки об СССР Ханны Кралль, достаточно графоманский, на мой взгляд, роман Северины Шмаглевской «Невиновные в Нюрнберге». Знание польского языка пригодилось ей также и после переезда в США. Она преподает русский язык в престижном бизнес-колледже в Бостоне, но главным источником ее заработков являются переводы в судах. Она окончила курсы судебных переводчиков с русского и польского языков, у нее контракт с судебным ведомством штата Массачусетс, где они живут, и ее вызывают в суды всего штата в тех случаях, когда подсудимые не умеют изъясняться по-английски. Лена шутит, что зарабатывает главным образом благодаря полякам, которые гораздо чаще, чем бывшие советские евреи, бьют своих жен или пьяными садятся за руль. Но при этом она отмечает, что это совсем другие поляки, чем те, с которыми ей доводилось общаться в Москве и в Варшаве, и их польский язык тоже разительно отличается от того, на каком разговаривали ее европейские знакомые.
Примерно в середине 1970-х годов в СССР снова произошли некоторые изменения — слегка приподнялся «железный занавес». Это выразилось, в частности, в том, что евреям стали разрешать эмигрировать в Израиль. Правда, разрешения на выезд люди зачастую ждали годами, а пока таких, как тогда говорилось, «находившихся в подаче», то есть подавших заявление о том, что они хотят вернуться на историческую родину, чуть ли не официально называли изменниками, увольняли с работы, исключали из КПСС и комсомола. У уезжавших ветеранов войны отбирали ордена и медали. Правда, если верить газетам, в 1995 году в связи с 50-летием Победы российские посольства в США, Израиле и других странах стали возвращать тем ветеранам, которые еще не успели уйти в мир иной, отнятые когда-то награды, но большинство, увы, этого покаянного жеста российских властей так и не дождалось.
В связи с отбиранием партийных и комсомольских билетов мне вспомнился забавный случай: мой знакомый, математик Вадим Гольдберг, подал заявление о разрешении на эмиграцию для себя, жены и двух сыновей. Старший сын, Андрей, был студентом математического факультета МГУ. И вот созвали собрание комсомольской организации, чтобы обсудить этот гнусный поступок Андрея и выгнать его вон из комсомола. Секретарь факультетского комитета ВЛКСМ изложил суть дела и спросил, не хочет ли кто-нибудь высказаться. Тут подняла руку одна из студенток, встала и сказала: «Объясните, пожалуйста, почему уезжают только евреи. За какие такие заслуги им одним полагается эта привилегия?» В результате из комсомола исключили обоих — Андрея и позавидовавшую ему сокурсницу.
Если же вернуться к эмиграции, то из получивших разрешение отнюдь не все ехали в Израиль. Многие предпочли податься в Соединенные Штаты Америки, где и экономическое положение лучше, и войны то и дело не вспыхивают, не гибнут в сражениях сыновья. Происходило это так: получив разрешение на выезд и израильскую въездную визу, эмигранты летели в Вену, а там распадались на две группы: одна отправлялась в Израиль, вторая же в Италию, где люди начинали хлопотать о въездной визе в США. Поскольку счастливчиков, сумевших вырваться из СССР, было относительно немного, американские власти впускали практически всех желающих. Кроме коммунистов, которым въезд в США запрещен специальным законом. Бывшие советские коммунисты знали об этом и ехали прямо в Израиль. А вообще, можно ли было в то время, когда правительства всех цивилизованных государств непрерывно требовали от СССР соблюдения прав человека, в частности, предоставления каждому свободы выбора страны проживания, предположить, что всего через десяток с небольшим лет все коренным образом изменится? Что выехать отсюда можно будет в любой момент, а почти неразрешимой проблемой станет получение вида на жительство в США, Канаде, Австралии или в европейских странах? Американское консульство в Москве, например, отказывает 80 % российских граждан, хлопочущих не только о статусе беженца или иммигранта, но даже о гостевой визе. Власти этих стран понять можно: уж очень многие хотят покинуть бывший Советский Союз, и все чаще случается, что человек едет будто бы в гости на несколько недель, а потом не возвращается, всеми правдами и неправдами продлевая свое пребывание за рубежом. Невольно возникает мысль, что несравненно легче требовать соблюдения прав человека от других, чем самим их соблюдать.
Эмиграционный бум не обошел стороной и мою семью. В конце 1970-х решили уехать Саша с Елкой и с детьми. Я была их решением совершенно убита, так как Саша сразу же меня предупредил, что они собираются не в Израиль, а в США. Если бы они ехали в Израиль, я бы к ним присоединилась, не раздумывая ни минуты, ведь я мечтала об этой стране с ранней юности. И Лену мне бы удалось уговорить без труда, и, думаю, даже Сергея, хотя ему было тогда под семьдесят и он без устали повторял, что ему уже не по возрасту перемены, что старые деревья не пересаживают и прочее в том же духе. Позднее он мне все-таки как-то сказал, что, зная мои пристрастия, в Израиль он бы все же со мной поехал. Но мне, увы, не удалось привить своим детям идей сионизма, хотя, видит Бог, я очень старалась. Они все трое, даже полукровка Леня, чувствуют себя евреями, и Израиль их вполне интересует, но не настолько, чтобы захотеть там жить.
