Теоретические занятия начинались во второй половине дня, и обычно мы не торопились вернуться в отель, небольшими группами бродили по городу. Я очень подружился с Кандилом, нередко во время прогулок мы вырабатывали какие-то совместные предложения по тому или иному обсуждаемому на семинаре пункту. Часто к нам присоединялись Ландор, Ченчер, Ямасаки, ди Лео. Беседы наши, протекавшие на странном англо-русско-испанском языке, в общем, были, на мой взгляд, довольно интересны. Помню, мы страшно удивились, когда вдруг обнаружили в витрине колоссального универмага «Ливерпуль» статуэтку «Золотой богини», небрежно охраняемую всего лишь двумя полицейскими. Предупредительный администратор, склонив отлакированную голову, внимательно выслушал наши сбивчивые вопросы, а потом, после того как долго выяснял, кто мы такие и почему нас, собственно, удивляет месторасположение Нике, холодно, сквозь зубы объяснил:
— Это копия. Любой человек, сделавший покупку в нашем магазине, может сфотографироваться со статуэткой. Цветная фотография — через 60 секунд. Разумеется, мы не афишируем, что у нас выставлен дубликат. Коммерция. — По гладкому лбу администратора пробежала легкая тень. Он вдруг преобразился, вежливо и очень симпатично открыл в улыбке безукоризненные зубы. — Может быть, господа судьи пожелают сфотографироваться. Без покупок и с сувениром от магазина.
Мы переглянулись.
— Спасибо, — сказал Кандил, — как-нибудь обойдемся, — и сквозь огромные стеклянные двери мы вышли на улицу.
Улицы Мехико, я имею в виду центральные, в дни чемпионата представляли яркий, незабываемый калейдоскоп. Я не говорю о рекламе. Не было уголка, где бы не виднелась эмблема чемпионата — маленький Хуанито. Потрясало другое — колонны автомобилей с непрерывно гудящими клаксонами, рев которых перекрывало могучее:
— Ра-ра-ра! Мехико! Мехико!
А на тротуарах многочисленные группы туристов, размахивая флагами, скандировали:
— Ингленд! Ингленд!
А чуть дальше слышалось!
— Дейчланд юбер аллес!
В общем, обстановку эту трудно передать словами. Ее надо видеть, слышать, осязать…
Вечерами арбитры собирались обычно в бассейне, расположенном на крыше отеля, ходили иногда в кино, в театры. Очень тепло, по-домашнему прошел прием, организованный в пашу честь Мексиканской судейской ассоциацией, где нам вручили эмблему и памятный значок.
Тем временем наши занятия подходили к концу. На одной из тренировок порвал мышцу и выбыл из нашей судейской компании югослав Драго Хорват. Еще одну потерю мы понесли при сдаче физических нормативов комиссии ФИФА. Все-таки коварная высота взяла свое…
Однако в целом наша физическая готовность была достаточно высока. А с ней поднялся и психологический тонус. Тем более что круг наших прав был очерчен достаточно четко. Обмениваясь мнениями, мы выражали уверенность, что сумеем погасить вспышки грубости, не доведем дело до драк и кулачных стычек, как бывало, к сожалению, в недавнем прошлом.
Это чувство уверенности в своих силах, умело раскрытое в каждом из нас благодаря усилиям руководителей семинара, позволило довольно спокойно встретить распределение по группам. Конечно, всем хотелось попасть в первую группу, где в Мехико встречались сборные хозяев поля, СССР, Бельгии и Сальвадора. Тут все на виду. Многие, особенно молодые судьи, рвались в Гвадалахару. Там, в третьей группе, мерились силами Бразилия, Англия, Румыния и Чехословакия. Меньше желающих было попасть в Пуэбла и Толуку, на битву самых жестких команд — Уругвая, Италии, Швеции и Израиля, и в Леон, где выступали Перу, ФРГ, Болгария и Марокко.
Поскольку для меня, как представителя СССР, первая группа была закрыта, то, конечно, хотелось в третью. Однако меня назначили в четвертую.
За день до открытия чемпионата на заключительной пресс-конференции президент ФИФА Стэнли Роуз сообщил об основных результатах семинара. Затем были доложены принципы определения победителей в подгруппах: по лучшей разнице мячей или — в случае равенства этого показателя — по жребию; назначение добавочного времени в четверть- и полуфиналах; переигровки в финале. Жребий больше не вверялся капризной монете. На виду у всех из чаши кому-то из представителей спорящих команд предстояло вытащить победный листок.
После церемонии вручения бронзовых свистков представитель швейцарской фирмы «Булов» торжественно преподнес нам секундомеры.
— Они столь же точны, — патетически заявил он, — как и судьи, которым мы их передаем.
Наконец, от имени западногерманской фирмы «Адидас» нам были вручены специальные приборы для измерения давления и размера мяча (к слову, все матчи чемпионата проводились отличными мячами этой фирмы) и судейская форма.
Напутствиям и приветствиям, казалось, не будет конца. Я видел, что всех томит ожидание, что каждому хочется побыть немного наедине с собой. Но в Мексике это сделать не так просто. Добравшись до номера, я не мог заснуть, ибо даже сквозь плотно притворенные окна доносилось непрерывное:
— Ра-ра-ра! Мехико! Мехико!
Я махнул рукой, оделся, спустился вниз. Услужливый мальчуган, заметив меня, поднес газету с портретами арбитров. Я купил газету и из холла позвонил Кандилу.
— Хорошо, что ты не спишь, — сказал я. — Сейчас поднимусь.
Из опубликованной корреспонденции мы узнали множество подробностей о нашем судейском корпусе. Так, сообщалось, что его старейшине, сидевшему рядом со мной на широкой кровати в гладкой голубой пижаме Генеральному секретарю Олимпийского комитета ОАР Хусейну Али Кандилу, стукнуло сорок девять. А самому молодому — уругвайскому бизнесмену Рамону Баррету Руису — на 20 лет меньше. Кандил был назван первым претендентом и на титул полиглота среди арбитров. Он владеет, писал журналист, кроме родного арабского английским, французским и русским. Больше всех матчей на чемпионатах мира, как явствовало из газеты, провели Роберт Давидсон из Шотландии и Артуро Ямасаки. На несколько абзацев растянулось объяснение, почему самая длинная фамилия у испанца Хосе-Мария Орреса де Мендивила. Столь же подробно обсуждалась проблема сохранения растительности на лице. Среди бритых арбитров, восклицал автор, лишь трое усатых: де Мендивил, Абель Агилар Элизальде из Мексики и азербайджанец Тофик Бахрамов.
Я решительно поднялся.
— Извини за позднее вторжение. Но я думал, что накануне чемпионата газету заинтересует что-либо и кроме моих усов.
— Ты никак не привыкнешь к их стилю. Побольше ерунды, поменьше мысли, — Кандил проводил меня к двери. — Постарайся заснуть. А газету сохрани. Все-таки память.
