В ноябре 1843 г. произошло событие еще большего значения: отец Чернышевского, как это видно из его послужного списка, «был уволен от присутствования в саратовской духовной консистории за неправильную записку незаконнорожденного сына майора Протопопова Якова, родившегося через месяц после брака; при сем увольнении представлено ему от епархиального архиерея занимать при церковном богослужении то же место, какое он занимал, будучи членом консистории».[318] Наказание в сравнении с проступком чересчур строгое, незаслуженное. Со слов современников Ф. В. Духовников рассказывает, что Гаврила Иванович «заплакал, когда прочитал предписание Святейшего синода». Честнейший человек, неспособный на неблаговидные поступки, пал жертвой интриг некоего Рыжкина, подстрекаемого родственниками из консистории. Впоследствии Рыжкин во всем признался Г. И. Чернышевскому и просил у него прощения. Чиновники же консистории, особенно секретарь-взяточник, были удовлетворены отставкой Гаврилы Ивановича, очень часто не соглашавшегося «с секретарём и другими относительно многих дел, за которые секретарём были получены взятки и которые он намеревался решить несправедливо».[319] «История изумительная, – писал впоследствии Чернышевский об удалении отца от должности члена консистории, – хорошо, если можно будет рассказать её» (I, 702).
Н. Г. Чернышевский нигде ни разу не коснулся подробностей дела, и биографы различно, порою произвольно толковали их. В 1909 г. А. Лебедев пытался убедить читателей журнала «Исторический вестник», будто Гаврила Иванович сделал донос на епископа Иакова в Синод, когда тот примкнул к «обществу благочестивых», носившему, как в ту пору думали, сектантский характер.[320] Это мнение должно быть опровергнуто. Писать доносы на кого-либо было совсем не в характере Гаврилы Ивановича. Кроме того, с опубликованием воспоминаний А. Ф. Раева стали известны высказывания самого Г. И. Чернышевского о случившемся и те последствия, которые отразились на судьбе его сына.
В одном из писем к Раеву Гаврила Иванович просил навести соответствующие справки в Синоде и, получив совет обратиться за помощью к Иакову, написал в ответ: «Его Преосвященство настаивать не будет, а я просить не отважусь: для меня довольно уже награды с его стороны: он плакал обо мне, зная мою невинность». Эти слова характеризуют епископа, ничего не предпринявшего в защиту лучшего своего помощника, и снимают с Гаврилы Ивановича обвинение в закулисных интригах. 7 января 1844 г. Евгения Егоровна писала Раеву о муже и сыне: «Я бедная, много, много, очень много скорблю тем более, что часто вижу его задумчивым, невесёлым; в течение сего неприятного времени поседел. <…> Николай учится прилежно по-прежнему, по-немецки на вакацию брал уроки, по-французски тоже занимается. Моё желание было и есть – его оставить в духовном звании, но согрешила, настоящие неприятности поколебали мою твёрдость; всякий бедный священник работай, трудись, терпи бедность, а вот награда самому лучшему из них. Господь да простит им несправедливость». Менее чем через месяц, 3 февраля, Раев получил письмо от Николая Чернышевского с описанием «семинарских дрязг» и перечнем вопросов о характере и содержании вступительных экзаменов в Петербургском университете. «Если, однако, вы спросите меня только о моём желании, то я поехал бы с величайшей радостью и именно на восточный факультет», – прибавлял он по-немецки в этом письме (XIV, 6). Таким образом, уже в январе – феврале 1844 г. в семье Чернышевских вопрос об университете решился окончательно. А. Ф. Раев свидетельствовал об этом времени, когда зародилась у родителей Николая Чернышевского «мысль, которая вскоре заслонила все интересы семьи Чернышевских: это была мысль об университете, о грядущей научной карьере, может быть о славе». Волновала лишь формальная сторона дела: «Из какого класса семинарии поступать в университет, можно ли из философского, или только из богословского? Если можно из философского, то по окончании ли курса, или пробывши только год?» (XIV, 6). Спустя год Чернышевские возобновили с Раевым разговор об университете, и Гаврила Иванович в письме от 2 января запросил правила приёма (очень важно, что запрос шёл от самого Гаврилы Ивановича): может ли сын поступать в университет до окончания курса семинарских наук и даже не окончив среднего отделения. В апреле того же года протоиерей Чернышевский писал Раеву: «Ваша заботливость о моём Николае столь приятна моему сердцу, что я не в состоянии вполне возблагодарить Вас. Николай ныне для университета ещё молод, ибо ему ещё 17-й год. Я предполагал, ежели Бог благоволит и благословит моё предположение, отправить его на будущий год, между тем он несколько подкрепится телом и получше приготовится к принятию лекций университетских. О намерении моём перевести Николая в университет никто не знает, кроме Вас; впрочем при разговорах со светскими учителями, когда завязывалась речь о моём сыне, куда я его готовлю, были советы поместить его в Казанский университет, где якобы метода учения идёт лучше, но те же самые люди говорили, что для службы будущей лучше Ваш университет. При свидании, которым Вы обещаете подарить нас в июле месяце, лучше о сем побеседуем».[321]
В ту пору по распоряжениям высшей духовной власти разрешали увольняться из семинарии только в Медико-хирургическую академию. Поэтому А. Ф. Раев не совсем точен, когда сообщает, что он был «первым из учеников Саратовской семинарии, который сделался студентом С.-Петербургского университета». По архивным данным, Раев вышел из семинарии в 1842 г. для поступления в Медико-хирургическую академию,[322] а студентом университета стал через год. Случаев увольнения из Саратовской семинарии в университет в архиве мы не обнаружили ни одного.
Между тем 5 мая 1845 г. было издано новое постановление, решившее все сомнения Чернышевских относительно правил увольнения из духовных семинарий. В Саратове текст документа получен 25 мая. По новым правилам определено: «1. Увольнять учеников семинарий и низших училищ в известные сроки два раза в год, т. е. в декабре после внутренних испытаний и в июле после публичных; 2. увольнять тех учеников только, которые будут сами просить о том по болезням и по другим каким-либо уважительным причинам; 3. увольнять тогда, когда родители учеников или опекуны изъявят на то свое согласие; 4. выдавать уволенным ученикам свидетельства об успехах и поведении с прописанием причин, по коим уволены и сообщать о том в епархиальные консистории».[323]
29 декабря 1845 г., сразу же по окончании декабрьских испытаний, Николай Чернышевский подал прошение об увольнении, проучившись в семинарии три с половиной года. В настоящее время подлинник прошения утерян. Первая печатная ссылка на него сделана в 1908 г. Е. Ляцким, который привёл лишь первую начальную фразу Н. Чернышевского о желании поступить в один из университетов с согласия родителей.[324] В «Журнале протоколов заседания членов саратовского семинарского правления за 1845 год» удалось обнаружить более полное переложение текста прошения, который считаем нужным привести целиком (запись в журнале от 31 декабря по статье 44): «Ученик среднего семинарии отделения 2 класса Николай Чернышевский в прошении своём, поданном в правление, прописал, что с согласия и позволения родителя его протоиерея Саратовской Нерукотворно-Спасской церкви Гавриила Чернышевского имеет желание продолжать учение в одном из Императорских российских Университетов, просит правление, на основании определения Св. Синода, изъяснённого в отношении Духовно-Учебного Управления при Св. Синоде в правление от 5 мая сего года № 4510, уволить его по вышеописанной причине из Епархиального училищного ведомства для слушания, согласно желанию его, университетских лекций и выдать ему надлежащее свидетельство о успехах его по семинарии и поведении. На каковое увольнение представил на сем же прошении согласие родителя своего протоиерея Чернышевского. На основании существующего положения уволить ученика Чернышевского в Епархиальное ведомство с выдачею надлежащего Свидетельства, на что предварительно испросить согласие Его Преосвященства». Следуют подписи Спиридона, Тихона, Иловайского. Во входящей книге прошение Чернышевского зарегистрировано 29 декабря 1845 г. за № 1040.[325]
Как указывает Е. А. Ляцкий, 26 января 1846 г. Чернышевский был уволен из семинарии, а увольнительное свидетельство с показанием успехов выдано 18 февраля.[326] Эти скупые данные дополнены в 1951 г. новонайденными материалами из фонда консистории.[327] Речь идет о «Деле о увольнении в университет ученика семинарии Николая Чернышевского и выдаче ему метрического свидетельства. Началось 1846 года января 24. Окончено 26 января 1846. На 5 листах».[328] В «Деле» пять документов. Первый (на гербовой бумаге) – прошение на имя Иакова, в котором Николай Чернышевский, ссылаясь на увольнение в декабре 1845 г. в епархиальное ведомство, выражал желание получить увольнительный вид и метрическое свидетельство. На документе сверху резолюция епископа: «1846 года. Генваря 23 д<ня>. Представить с мнением». Внизу дата получения документа в канцелярии епископа: 24 января. Следующие документы – черновая выписка из метрической книги (текст приведён в первой главе), запись в журнале консистории от 26 января о распоряжении Иакова выдать просимые документы и отметки о вручении их владельцу 18 февраля с распиской Г. И. Чернышевского в получении (за сына) подлинников. В копии свидетельства об увольнении говорится о Казанском университете. Сведений об успехах Чернышевского рассматриваемое «Дело» не содержит. Они приведены Е. А. Ляцким: «По философии, словесности, гражданской, церковно-библейской и российской истории – отлично хорошо; по православному исповеданию, Священному Писанию, математике, латинскому, греческому и татарскому языкам – очень хорошо, при способностях отличных, прилежании неутомимом и поведении очень хорошем».
