– Мы убьем их! Мы сотрем их с лица земли!
Все мы ненавидели боевиков и были готовы сделать все возможное, чтобы не допустить их в селение. Лица у окружающих сделались суровыми и напряженными. Даже погода изменилась под стать настроению жителей: утреннее солнце спряталось за тучи, деревню окутала дымка. Казалось, небеса вскоре обрушатся на землю. И я, и мои друзья испытывали смешанные чувства – ярость и страх одновременно. Джума смотрел на окрестные леса, заложив руки за спину, Мориба обхватил голову руками, Канеи уставился себе под ноги, Муса скрестил руки на груди, Альхаджи прикрыл левой ладонью глаза, а я подбоченился и расставил ноги, чтобы они меньше тряслись.
Женщинам и девочкам велели дежурить по кухне, а всех остальных отправили на склад амуниции, где раньше солдаты отдыхали, курили марихуану и смотрели кино.
Когда мы подошли к зданию склада, навстречу нам вышел сержант с пулеметом «G3». Он встал у двери, улыбнулся, поднял пулемет и пустил несколько очередей в небо. От неожиданности все попадали на землю, а он засмеялся и вошел в здание. Последовав за ним, мы увидели, что здесь нет крыши. У стены выстроились ящики с одеждой и оружием, накрытые брезентом. Лишь небольшой участок склада оставался свободным, и в нем на остове барабана стоял огромный телевизор, а в нескольких метрах от него – генератор и канистры с бензином. Старший сержант повел нас в дальнюю часть помещения, где никто из нас еще не бывал. Из палаток стали выбираться солдаты, чтобы посмотреть на прибывшее «пополнение» – нас было около тридцати мальчишек от тринадцати до шестнадцати лет. Плюс двое еще совсем маленьких – семи и одиннадцати. Их звали Шеку и Джозайя. А Канеи к тому времени уже исполнилось семнадцать.
Один из солдат, одетый в штатское и со свистком на шее, подошел к стеллажу с автоматами и выдал каждому из нас по «калашникову» («АК-47»). Когда он подошел ко мне, я отвел глаза, но он поднял мне подборок и заставил смотреть прямо на него. Только после этого он вручил мне оружие, которое я взял трясущимися руками. Потом он выдал мне магазин с патронами, и я задрожал еще сильнее.
– Похоже, у вас есть нечто общее, – заключил он после того, как внимательно изучил всю компанию. – Вы боитесь смотреть в глаза мужчине и боитесь держать оружие. Руки у вас так и ходят ходуном, будто дуло направленно вам в голову.
Он прошелся вдоль строя и добавил, подняв вверх «АК-47»:
– Этот автомат скоро станет частью вас самих, так что лучше научиться не бояться его. На сегодня все.
Вечером я стоял у входа в свою палатку и ждал: может, кто-то из друзей выйдет, чтобы поболтать. Но никто не вышел. В какой-то момент, правда, вылез Альхаджи и некоторое время смотрел в мою сторону. Потом он отвернулся и потупился. Я уже собирался подойти к нему, но он опять нырнул в палатку. Я вдохнул прохладный ночной воздух, в котором плавал запах марихуаны. Я вздохнул и пошел спать, но заснуть не мог – всю ночь сидел на брезенте, опустив голову на руки, ни о чем особенно не думая. В какой-то момент мне пришло в голову, что это первая бессонная ночь без мигрени. Я стал размышлять, почему вдруг боли прекратились, но тут пропел петух. На улице по-прежнему было темно, но сбившийся с ритма вестник зари кукарекал снова и снова, пока наконец не наступило утро.
Когда в шесть утра колокол прозвонил побудку, мои соседи по палатке, самые младшие из нас Шеку и Джозайя, все еще спали. Пора было подниматься и идти на учения. Я слегка потряс каждого из них за плечо, но они лишь перевернулись на другой бок и не открыли глаза. Тогда я стал стягивать их с коврика за ноги и шлепать, пока они не проснулись. Тем временем солдаты ходили по палаткам и вытаскивали из них всех, кто не успел подняться. Некоторых обливали водой из ведра.
Мы выстроились на площадке для учений. Всем выдали новые крейпсы, армейские шорты и футболки разных цветов. Кому-то досталась футболка Adidas, другим – Nike, а мне – черная с надписью Reebok Pump. Только одно было приятно во всем происходящем – у меня появилась наконец новая обувь.
Надевая шорты, я снял свои штаны, в карманах которых лежали кассеты с рэпом. Штаны тут же подхватил солдат и кинул в костер, специально разведенный для того, чтобы сжечь наши старые вещи. Я бросился было к огню, но пленка уже начала плавиться. На глаза навернулись слезы, губы затряслись… Я отвернулся.
Облаченные в новую одежду мальчишки выстроились в шеренгу – ноги врозь, руки по швам. Так мы стояли и ждали начала учений. В это время вернулись с передовой несколько солдат. Они пополнили запас патронов, рассовали по карманам гранаты. У некоторых на лицах и форме была кровь, но, похоже, они этого не замечали или просто не обращали на это никакого внимания. Быстро позавтракав, они отдохнули несколько минут – постояли, прислонившись к стене и закрыв глаза. А затем вновь отправились туда, куда им явно не хотелось возвращаться. Крепко стиснув автомат, они бежали к вырубке, за которой виднелся лес.
Шеку и Джозайя все время старались встать поближе ко мне. Видимо, они считали, что раз уж живут со мной в одной палатке, то я им вроде старшего брата. На учениях они повторяли все движения, глядя на меня, а не на инструктора, который назвался капралом Гадафи. Это был молодой парень, моложе лейтенанта, но абсолютно лысый. Лицо у него было суровое и волевое, отчего он казался старше своих лет. Даже когда Гадафи улыбался, у него было такое выражение, будто он съел что-то кислое.
Сначала мы несколько минут бегали вокруг здания, а потом стали учиться ползать по-пластунски в кустах недалеко от площадки. Капрал Гадафи поднимал кулак вверх, затем опускал его, и по этому знаку мы падали на землю и быстро ползли через заросли кустарника, стараясь производить как можно меньше шума. Нужно было добраться до определенного дерева, затем, пригнувшись, перебежать от одного дерева к другому и возвратиться на площадку. Гадафи мало говорил во время тренировок. Он ограничивался короткими ремарками, вроде «неплохо», «ужасно», «быстрее». Команды он чаще всего отдавал, подавая знаки руками. Капрал объяснил, что в боевых условиях мы будем общаться только так. Указав на просеку, он сказал: «Одно слово там – и вы получите пулю в лоб». Тут он ухмыльнулся и уставился на нас, видимо, намекая, что мы тоже должны смеяться.
Мы долго отрабатывали перебежки и ползание, а потом нам разрешили перекусить хлебом с намазанным на него заварным кремом. Капрал дал нам на перекус всего одну минуту. Все, что мы не успели доесть, у нас отбиралось. Поначалу никто не укладывался в отведенное время, но уже через неделю каждый мог уплести любой продукт за шестьдесят секунд. Это был единственный навык, в котором мы быстро достигли совершенства.
