Конечно, я пел перед Сталиным, пел перед Хрущевым, пел перед Брежневым, и никто из них меня к себе не приглашал. И мне понятно почему. Я был тогда только певец. Но теперь- то я активно занимаюсь общественной и политической деятельностью и мог бы оказывать влияние на развитие общества в противовес дурным направлениям, которые теперь так отравляют жизнь, о чем я сказал выше. Я же не просто ударами себя в грудь доказывал, что могу быть полезным людям.
Однако… испокон веков и везде существует своя иерархия: сначала должны с тобой побеседовать помощники, а потом уже, если они решат, что дело стоящее, может принять тебя и главное действующее лицо…
- Но ведь Вы — все-таки Кобзон, легендарная личность, — не выдержал я. — Разве могут какие- то безвестные, пусть даже и не серые, помощники решать за Вас стоящее у Вас дело к Путину или нет? Пусть сперва станут "Кобзонами", чтобы пропускать Вас через свое сито. Пусть пропускают через это сито, в конце концов, равных себе. Такого при Сталине не было. Сталин сам решал относительно знаменитостей — принимать или не принимать, отвечать им или не отвечать. Его помощники были строго-настрого предупреждены об этом. А теперь… Что это за демократия для помощников? — возмутился я, пытаясь встать, таким образом, на защиту всех "Кобзонов".
Сам же Кобзон был явно не готов согласиться со мной: "Николаи, Вы начинаете говорить каким-то наивным языком… Вы все прекрасно понимаете… Разумеется, есть другие пути. Но они для меня неприемлемы. Скажем, если я узнаю, что Путин будет в гостях у Винокура (как он был в гостях у Винокура), считаю для себя бестактным в этот момент приехать к Винокуру. А у нас такие отношения, что мы можем заезжать друг к другу чуть ли не в любое время. Приехать и сказать: "Владимир Владимирович, мне нужно с Вами поговорить…" Конечно, Путин не скажет: "Я не желаю с Вами разговаривать". Но это бестактно, потому что у него не так много времени, чтобы разговаривать со всеми желающими, если он того сам не хочет.
- И все-таки я не могу поставить Кобзона в один ряд со всеми желающими, — снова возразил я.
- Знаете что, — отвечает Кобзон, — я наблюдал, как происходят награждения в Кремле. Я наблюдал их дважды и каждый раз происходило одно и то же. Оба раза мне не давали выступить… Заканчивается награждение и всем нам говорят: "А теперь предоставляется ответное слово…" — и называют награжденных, которые могут подойти к микрофону. Подойти можно не всем, кто хочет. Там уже кем-то расписано, кто может обратиться к президенту со своими словами благодарности. Но и тут слова не очень- то могут быть своими. Они должны быть своими… в рамках существующего протокола. У них там, у кремлевских администраторов, на все есть свой протокол и приглашенных обязательно предупреждают, как надо вести себя, чтобы, не дай Бог, не испортить намеченную церемонию. Короче говоря, это целый кремлевский спектакль, который награжденные не вправе нарушить даже распрекрасными импровизациями.
Определяют заранее: "Вот Вы скажете… и Вы скажете, а все остальные после вручения говорят только "большое спасибо", фотографируются и идут на место".
Когда заканчивается организованное таким образом награждение, разносится традиционное шампанское. И вот, как только вручили всем по бокалу шампанского, все "бросаются" на президента. И каждый со своим словом. Можете себе представить: на что это становится похожим. Все бросаются на президента по той простой причине, что из-за "сита", устроенного его помощниками, никто не может попасть к нему тогда, когда это необходимо для дела. Я уже не говорю "по личному вопросу". В конце концов, таким образом, помощники оказываются главнее самого президента, ибо решают за него, что ему нужно, а чего ему не следует делать. Так свита делает короля и чаще всего в ущерб королю, потому что, в конце концов, за "подобные проделки" свиты приходится отвечать самому королю. А со свиты, как с гуся вода. Сменят короля, и она будет делать то же самое с новым королем.
Поэтому, наученный горьким опытом прошлых награждений, последний раз я, испытывая сожаление от происходящего, остался стоять в стороне с женой и Левой Лещенко. И, видимо, устав от этих многочисленных просьб, вопросов и от неловкости создавшегося положения, президент Владимир Владимирович Путин сам сказал: "Иосиф Давыдович! Ну, а что у вас со Львом Валерьяновичем никаких вопросов нет?" Я говорю: "Нет, есть вопрос, Владимир Владимирович!"
Он говорит: "Какой?" Я говорю: "Вот 29 октября мы будем отмечать юбилей Ленинского комсомола…" Он смеется: "Да что Вы? Это дата!.. Ну, очень хорошо". Я говорю: "Да! Очень хорошо, и мы ее обязательно отметим, но хотелось бы провести этот праздник во Дворце съездов". "Ну… проводите", — отвечает президент. Я говорю: "Ну! Конечно…" Он говорит: "Обратитесь к Кожину!" Я говорю: "Можно тогда я скажу Кожину, что Вы дали "добро"? Потому что, если этого не произойдет, за два дня до праздника скажут, что по техническим причинам концерт отменяется…" Он смеется: "Все-то Вы знаете!" "Конечно, — говорю я. — Если можно, скажите, пожалуйста, Кожину, чтобы разрешил". Он говорит: "Хорошо. Подскажем".
И вот, на концерте Паваротти, я встретился с Владимиром Игоревичем Кожиным. Говорю: "С Вами президент разговаривал по поводу юбилея комсомола?" Он: "Нет". Я: "Тогда я Вам говорю, что разговаривал с президентом, и он одобрил проведение этого праздника, Вы разрешите нам арендовать Дворец съездов?" Он: "Ну… Я не против, раз такое дело. Действительно, если будет такой песенный праздник, почему не разрешить?! Вы же не станете там митинговать?" Я: "Нет, конечно! Покажем кино, попоем комсомольские песни…" Он: "Сценарий, надеюсь, у Вас уже есть? Приносите, посмотрим, обо всем договоримся".
Вот такой короткий случился у меня деловой разговор с Путиным на втором награждении. Спасибо, конечно, за это. Но ведь есть у меня гораздо более важная тема, чем проведение праздников: беспризорники, число которых с каждым днем растет на наших улицах; бомжи и пенсионеры, роющиеся в урнах в поисках еды на кичащихся богатством площадях вокруг Кремля; проститутки, стоящие рядами на центральных проспектах столицы; наркоторговцы, наркоманы и бандиты, свободно орудующие даже там, где обосновались правоохранительные органы, и куда, поэтому опасается ступать нога нормального человека; а сколько неполноценных детей появилось и болезней, которые мы не знали или давно уже забыли? Просто во всех отношениях деградирующее общество…
Ужасно больно за все это. И не потому, что я один правильный, а вокруг слишком много неправильных… Дело в том, что у меня растут пять внучек. И мне небезразлично, в каком обществе и как они будут жить. Как, думаю, небезразлично это и Путину, у которого растут две дочери. Мы же не сможем всю жизнь держать наших детей в тепличных условиях. Придет время, и мои внучки тоже пойдут в детский сад, пойдут в школу, забегут в туалет, где курят, колются и нюхают ради какого-то призрачного кайфа…
