Мы героями быть научились у вас! -
так утверждает величие дела бакинских комиссаров Самед Вургун. Его
самобытная поэма "Двадцать шесть", написанная в 1935 году, полна любви к
тем, кто, говоря словами Есенина, "защищал великую идею", дышит ненавистью к
врагам революции, новой жизни.
Своеобразным продолжением поэмы стало стихотворение Самеда Вургуна
"Банкет" (1950). На официальном приеме в Лондоне советский поэт встречается
со старым английским политиканом:
"Баку! Баку!" - он процедил сквозь зубы,
И дрогнула слегка густая бровь.
А у меня по жилам, как сквозь трубы,
Бьет огненная нефтяная кровь!
Да, я, бакинец, на твоем пути!
Да, я - наследник Двадцати Шести!
Ты помнишь все, конечно, старый дьявол!
Так пристальней, пожалуйста, гляди!
...Мы разошлись - налево и направо.
Клокочет ярость у меня в груди.
Он дал врагу достойную отповедь, сын свободного Азербайджана.
- Мы с моим давним другом Самедом не раз говорили о Есенине, вспоминали
его стихи, "Балладу о двадцати шести", - рассказывал мне Сулейман Рустам. -
Она привлекала нас органическим соединением лиризма и высокого пафоса,
задушевности и мужественной сдержанности. Не без влияния "Баллады..." и я
обдумывал свое стихотворение о двадцати шести. Мне хотелось как бы развить
поэтическую мысль Есенина о бессмертии дела, за которое боролись и погибли
комиссары, и я писал:
Вы цветы посадили для нас -
и в саду мы живем.
Вы зарю угадали -
сегодня нам солнце блестит.
Вы вчера поздоровались за руку
с завтрашним днем,
Вы вчера разложили костер -
он сегодня горит.
...Священна память о героях революции, интернационалистах-ленинцах. Она
- нескудеющий источник вдохновения новых и новых поколений писателей
братских республик. К героической песне о двадцати шести, начатой Есениным и
Маяковским, Демьяном Бедным и Асеевым, прибавляться и прибавляться свежим
поэтическим строкам...
3
Ленинский район Баку, окраина рабочего поселка имени Разина... С
возвышенности открываются вид на лес нефтяных вышек, вид на новый обширный
парк, на жилые кварталы.
- Здесь, на горе Разина, - говорит первый секретарь райкома партии
Шакир Керимович Керимов, - задолго до Октября проводились массовки, собрания
рабочих нефтяных промыслов. В середине двадцатых годов неподалеку
закладывались рабочие поселки. Основание одного из них - имени Степана
Разина - совпало с первомайским праздником 1925 года. Сюда на народное
гулянье приехали Сергей Миронович Киров, другие руководители республики.
Вместе с ними - Сергей Есенин. Эта местность тогда была пустая,
заболоченная... Так что никаких природных красот поэт тут не увидел. Но зато
он ощутил радость людей свободного труда, пришедших на свой рабочий
интернациональный праздник...
- Это так, - подтверждает стоящий рядом поэт Наби Хазри. - И можно с
уверенностью сказать, что настроение у Есенина было хорошее: в этот день
"Бакинский рабочий" начал публикацию его поэмы "Анна Снегина". Из
воспоминаний современников известно, как радушно встречали Есенина
нефтяники, рабочие местных заводов. Поэт переходил от группы к группе,
беседовал с людьми... И за всем этим наблюдал Киров - он тепло относился к
поэту, высоко ценил его талант... О празднике Есенин написал стихотворение,
и уже, заметьте, 5 мая оно появилось в том же "Бакинском рабочем". Помните?
Я видел праздник, праздник мая -
И поражен.
Готов был сгибнуть, обнимая
Всех дев и жен.
Когда перечитываю эти строки, - продолжает Наби Хазри, - я вижу лицо Есенина
- светлое, улыбчивое, доброе. И в стихи перешла его улыбка:
Стихи! стихи! Не очень лефте!
Простей! Простей!
Мы пили за здоровье нефти
И за гостей.
Хорошо как сказано: "за здоровье нефти".
- Прекрасно! - соглашается Шакир Керимович и добавляет: - Вот о чем еще
я думаю: один такой день, проведенный в среде рабочих, для поэта был важнее
недель, потраченных на возню, как он писал, с московской "пустозвонной
братией". Верно?
Мы с Наби Хазри киваем в знак согласия...
4
Они встретились на старой бакинской улице в конце сентября 1924 года.
По выщербленной мостовой шел напоминавший горца человек. На худощавом,
тронутом загаром лице - глубоко сидящие темные глаза, над ними - того же
цвета густые брови. Пышные усы чуть опускались по краям губ и переходили в
небольшую острую бородку. Вязаная шапочка на голове, френч с накладными
карманами, брюки, забранные от колен в шерстяные чулки, ботинки из грубой
кожи, дымящаяся трубка во рту - все это делало его не похожим на местных
жителей.
- Кто это? - тихо спросил Есенин у шагавшего рядом Чагина.
Тот не успел ответить, как странный прохожий поравнялся с ними и, вынув
изо рта трубку, слегка поклонился Чагину.
- Здравствуйте, Степан Дмитриевич! - как всегда, приветливо ответил
Чагин и протянул "горцу" руку. - Познакомьтесь, это - Сергей Есенин, поэт, из Москвы. А это Степан Дмитриевич Нефедов, или Эрьзя. Профессор. Ведет
скульптурные классы в нашей художественной школе.
- Весьма рад, - мягко произнес скульптор, вглядываясь в лицо поэта. -
Но, кажется, мы знакомы. И познакомились, помнится, году в пятнадцатом или
шестнадцатом - война шла... Не ошибаюсь?
- Да-да-да! - раздумчиво протянул Есенин и вдруг хлопнул себя по лбу: -
То-то гляжу: знаю я эти глаза и брови. Все вроде незнакомое, а глаза и брови
- знакомые! Вы ж тогда при каком-то лазарете служили, а мы с Клюевым туда
стихи читать приезжали, верно?
- Да, я помогал докторам по челюстным ранениям... Трудное было время...
Но ничего, перетерпелось... Вы в Баку впервые?
- Считайте, впервые.
- Город колоритный - и людьми, и бытом, и строениями. Помните
землепроходца Афанасия Никитина: "Бака, где огнь горит неугасимый"... Вот
хожу - всматриваюсь... Долго здесь пробудете?
- Пока не знаю, - Есенин взглянул на Чагина. - Если Петр Иваныч не
прогонит - поживу. .
- Не торопитесь... Здесь есть что посмотреть...
Мимо, почти задевая, прогрохотала высокая колымага, наполненная
самодельным кирпичом... Прошли, громко разговаривая и размахивая руками,
