Надо сказать, что в Израиле отношение к армии особое. Военная служба считается почетной не на словах, а на деле. Часто на улице можно было увидеть "голосующего" солдата, и больше минуты ему ждать не приходилось — первая попавшаяся машина останавливалась, любой почитал за честь подвезти своего защитника.
Церемония принятия присяги обещала быть очень интересной, жаль, что времени у нас не было, но все-таки протолкались поближе, в первый ряд.
Я стоял и, глядя на солдат, думал: "Вот они — "ястребы Тель-Авива".
С детство меня пугали Америкой, Бундесвером, а уж слово "Израиль" имело прямо-таки неприличный оттенок. Что-то вроде черта или страшного дядьки с мешком, но сейчас, конечно, время другое, поэтому я не очень-то и забоялся.
Пора было уходить. В этот момент раздался сигнал трубы, призывающий к вниманию и на трибуну поднялись офицеры.
Строй замер, но все-таки сразу было видно, что солдаты эти — молодые, необученные, потому что многие из них продолжали еще вертеться, разговаривать и озираться на вытирающих слезы умиления родителей, а когда несколько "ястребов" заорали: "Эй, "Машина времени"! Макаревич, эй!" — стало ясно, что до настоящей дисциплины им еще далековато. А так, вообще, — ничего себе страна.
Темная, южная ночь. Вязкая темнота, никакой разницы между открытыми и закрытыми глазами. Я стою на узеньком карнизе, уцепившись за стену всеми своими мурашками. Правой рукой держусь за ржавый штырь, забытый каким-то альпинистом, левой — за майку. Пальцы моих ног свисают над бездной. От свежего ночного ветерка довольно прохладно, далеко внизу мелькают огоньки редких машин, а в голове мелькают мысли о прикованном Прометее. Время остановилось, но вот-вот прилетят орлы клевать печень. Очень страшно, решаю глаза все-таки закрыть…
И начинался-то этот день в Сочи довольно необычно, не с пляжа. С утра пошел небольшой дождь, потом прояснилось, и я отправился вместо моря в зал, где мы работали, посмотреть, что да как.
Аппаратура наша уже стояла, но сцена была занята: заканчивалась генеральная репетиция какого-то смотра, фестиваля или еще чего-то.
В зале маялись человек сто отдыхающих, забредших на громовые звуки тяжелого металла. Звуки издавали бойкие ребята в атласных костюмах.
Потом вышел конферансье и стал что-то настойчиво спрашивать у зрителей. Тут я отвлекся, потому что музыканты за спиной ведущего стали совершать какие-то молодецкие выпады, садиться на полушпагат, а гитарист даже довольно сносно лягнул басиста.
— Вы, глядя на ребят, ничего не замечаете, — напирал конферансье, — ничего? А?
Сам он, естественно, думал о чем-то своем, наболевшем, и на своих вопросах не концентрировался.
— Ну, ничего не замечаете? — в третий раз пристал он к равнодушным зрителям. Те, в свою очередь, присмотрелись повнимательнее, и, наконец, дядька в третьем ряду громко сказал:
— Да они же все бухие!
— Да нет же, нет, — испуганно закричал ведущий, — я хотел сказать, какие они стройные, а потому что занимаются каратэ, и вот как раз сейчас и песня будет о каратэ.
Прослушав, как "бухие" поют самопальную песню о силе и духе, я вышел покурить.
Когда вернулся, похоже было, что все зрители из зала переместились на сцену и, держа в руках меню, довольно стройно под руководством того дядьки пели кантату "Ленину — слава'.
"Ленину — слава, слава в веках, слава, слава, слава", — пел хор, не балуя разнообразием, и, наконец, последним мощным аккордом, от которого задрожали древние стены филармонии, закончил, — сла-а-а-а-ва!
— Слава, снимай софиты, — раздался из осветительной ложи простуженный бас.
Я вышел на улицу и мимо красивого транспаранта "Деньги в кассу — искусство в массу" направился все-таки к морю.
Встретил Андрея, обрадовались оба: ну, конечно, аж всю ночь не виделись. Он говорит:
— Давай погуляем, потом покушаем, а там и концерт.
Я-то с радостью согласился, с ним обедать всегда здорово — и суп горячий подадут, да и кофе запросто найдется.
Ему тоже со мной приятно. Так-то на улице проходу не дают, а тут я вроде телохранителя, морду зверскую сделаю, то локотком кого ототру, то на ногу вовремя наступлю.
В общем, идем оба, радуемся. Через рынок прошли — ничего особенного. Обычный мощный и высокий звук "с" висит — это когда несколько сотен покупателей одновременно шипят: "Совсем с ума сошли".
Дальше мимо аптеки идем — очередь здоровенная, наверное, выкинули что-то. А у нас как? Если "выкинули", то должны тут же моментально "расхватать". Судя по количеству женщин в очереди, "расхватывают" скорее всего вату. Я бы в другом случае их за километр обошел, но Андрюшка на витрине что ли увидел хорошее заграничное средство для горла, которым он часто профилактику на себя оказывает.
— Зайду, — говорит, — может без очереди артисту дадут. Ну, минут десять ходил орлом перед прилавком, и, действительно, задерганная продавщица подняла голову, уронила вату,
обомлела и кричит не своим голосом:
— Зинка! Иди быстрее — Корнелюк пришел!
В общем купили мы средство и 6 кг ваты и пошли в универмаг.
Насчет Корнелюка-то — это в общем редкость большая вышла, а так народ своих героев хорошо знает, к Андрею на улицах подбегают, требуют автограф, не имея ни ручки, ни бумаги, приглашают на званые и незваные обеды и, вообще, всячески дают понять, что узнали — кто улыбнется, кто рожу скорчит. Ему-то, конечно, все это страшно надоело, но делать нечего, сам виноват.
Вот и в универмаге идем, люди мы солидные — за тридцать с гаком, и вдруг от компании каких-то вахлаков сопляк разлетелся. Глаза безумные, слюна течет — хлоп Макара по плечу:
— Андрюха (видали как!), Андрюха! Когда у нас в Сыктывкаре будешь?
Андрей руку его стряхнул, говорит спокойно:
— Завтра, в 8.30.
— Ага, спасибо, — тот говорит и радостный побежал своих обрадовать.
Я помню в Дрездене пошли в воскресенье в зоопарк, считающийся одним из лучших в Европе. И все бы хорошо, но по случаю праздника туда отцы-командиры советскую воинскую часть привели.
Меня в сторонку оттерли к аквариуму, и тут расхристанный сержант к своим подбегает:
— Хватит вам, дураки, гуппями любоваться! Там Макаревич живой!
И показывает военный билет, где рядом с подписью военкома размашистое "А.Макаревич". И они, как стадо дрезденских слонов, понеслись куда-то. Мы потом еле оттуда свалили.
В общем мы с ватой и улыбками вышли на набережную. Море спокойное, красивое.
Тут же какие-то морячки окружили.
— Мы, — говорят, — с нового краснознаменного украинского черноморского ракетоносного гвардейского крейсера "Князь Мышкин-Таврический".
