В самом начале похода на восток они дошли до перекрестка с Фламиниевой дорогой и нарвались на 4000 римских всадников. Это была головная часть армии другого консула, Сервилия, которая двигалась из Римини. Удивившись этой неожиданной встрече не меньше, чем римляне, карфагеняне окружили конницу Сервилия и взяли в плен 2000 оставшихся в живых.
Примерно в тот же день в римский Форум стеклась масса народа. Слухи о катастрофе распространились от северных ворот в дома горожан, и они хотели услышать правду из уст старейшин сената. Всего за несколько месяцев до этого тех же людей успокоил своим сообщением консул Семпроний, возвратившийся с Треббии, а оказалось, что дела там обстояли гораздо хуже, чем говорил консул в своем выступлении.
Двери сената оставались закрытыми перед взволнованной толпой. В конце концов к людям вышел и поднялся на трибуну претор Помпоний Матон. Дождавшись тишины, он сказал:
— Мы побеждены в большом сражении. Консул убит.
Выборы диктатора
«Поодиночке или все вместе, — как заметил позже Полибий, — римляне испытывали страх только тогда, когда им грозила реальная опасность».
Такая непоколебимая отвага, писали греческие историки, была присуща как отдельным личностям, так и дисциплинированной массе римлян. Они были приучены к трудностям. Их город, который они ценою многих трудов возвели на семи холмах, не имел никаких природных преимуществ, зато обладал несколькими серьезными недостатками. В отличие от большинства крупных городов Средиземноморья, Рим не был портовым городом. Расположенный среди болотистой равнины Тибра, он не имел естественной защиты. Он не был даже благоприятным для здоровья до тех пор, пока римские инженеры не осушили болота, как это делали задолго до них этруски. В ранние времена для защиты города среди семи холмов была воздвигнута Стена Сервия.
Тогда Рим был намного меньше и значительно менее впечатляющим, чем величественные Сиракузы или просвещенная Александрия с ее городской библиотекой и знаменитым маяком — одним из чудес света. (Карфаген, хотя и был меньше по площади и имел меньшее население, обладал достоинствами этих двух знаменитых городов: стратегическим положением и устойчивой культурой.)
Рим состоял из тридцати пяти территориальных единиц — триб с их зачаточной культурой. Римские ораторы, пока еще не Цицероны, ограничивались влиянием на избирателей и восхвалением усопших. Музыка представляла собой попурри в подражание греческим мелодиям. Литература включала записанные предания или переводы героических поэм, таких, как «Илиада». Народу Ромула, имевшему смутное представление о своих корнях, нравилось фантазировать, что он ведет свое происхождение от легендарных троянцев. На самом деле народ этот пришел с берегов далеко не героического Дуная и сохранил недостаток воображения и долготерпение обитателей берегов, продуваемых северными ветрами.
Стоицизм римлян не имел связи с греческой стоей; он был в их натуре. Большая часть их была чудовищно суеверна. А храм Фортуны, спроектированный греческими архитекторами, получал жертвенные дары от плебейских семей, равно как и от семей богатых, которые, возможно, и не предполагали, что роковая судьба оказала влияние на их жизнь. Обычный гражданин никогда не выходил утром из дверей своего дома, не проверив по стае ворон над головой или по расположению листьев под ногами, каким будет по приметам этот день. Следовать приметам стало официальной обязанностью, и стайка священных кур помогала консулам в принятии важных решений. Всеобщее поклонение богам войны возникло из присущей римлянам суеверности, усиленной убеждением, что эти боги им покровительствуют. Двуликий Янус, возможно, имел власть и над другими, но Марс был божеством, покровительствующим потомкам Ромула. Даже сестре Марса, Беллоне, был посвящен великолепный храм, в котором служили жрецы и женщины, до крови царапавшие себя в диких ритуальных танцах.
Готовность к войне хранила город, его могущество росло и в конце концов породило Римскую империю. Римляне с их организованностью разработали систему присоединения территорий, чего никогда не удавалось сделать менее практичным грекам. Колонисты занимали очередную завоеванную провинцию; порабощенных изгоняли с насиженных мест и отправляли жить туда, где они могли приносить наибольшую пользу. Что касается рядовых римлян — таких, у кого были небольшие фермы и большие семьи, — они смотрели на военные кампании, в которых их народ был поразительно удачлив, как на желанный источник денег и других средств, дающих им возможность работать на своей земле. Еще не сложился класс торговцев. Знаменитые патрицианские семьи, Фабии, Клавдии, Сципионы, Эмилии и Валерии, образовали сильную военную аристократию, привычную как к опасностям, так и к выгодам сражений. Один из них со всей серьезностью заметил: «В мирное время мы теряем преимущества, которые нам дает война». По традиции они должны были находиться на военной службе, так же как и Фламиний. Римские победы достигались ценой крови и пота, но без слез.
Дисциплина римлян, не равная их боеспособности, на самом деле произрастала из традиционной самодисциплины. Главы семей — отцы — превратились в неоспоримых судей своих домашних. Еще недавно они правили людьми, не принадлежащими к их кругу, как цари. Поскольку римский гражданин из самого высокого слоя общества имел такие привилегии над людьми из более низких слоев, какие были неведомы никому другому, он руководствовался жесткими стандартами в своем поведении, которые ни во что не ставили человеческую жизнь. Военачальники жестоко наказывали своих сыновей за нарушение дисциплины. Это было больше чем гордость. Это была этика, которую ничто не могло изменить. Это была римская реакция на опасность, а римляне ничего не боялись, пока не сталкивались с реальной опасностью.
Катастрофа на Тразименском озере была воспринята как еще один «черный день», хотя это поражение было пострашнее тех, что случались в прошлом. Парадоксально, однако новость о потере конницы Сервилия, дошедшая через несколько дней, вселила куда больший ужас. Напряженные нервы, казалось, сдали от меньшего несчастья. Женщины, которым не разрешали участвовать в собраниях, подняли отчаянный крик на улицах. Возникли слухи, что город будет эвакуирован при приближении карфагенян.
В кои-то веки народные собрания находились в полном согласии со своими лидерами, сенаторами. Консулы, как все чувствовали, ошиблись в стратегии войны. Ганнибал одурачил Семпрония, Фламиния и Сервилия. Теперь, когда городу грозила опасность, следовало назначить диктатора, способного успешно защитить Рим. Соответственно «они сделали то, чего никогда не делали до сих пор; они избрали диктатора путем всенародных выборов».
