— Итак, Стинг. — Упоминанием моего прозвища он вызывает еще один приступ хихиканья и смешков среди присутствующих. — Ты говоришь по-французски?
— Да, — отвечаю я с некоторым беспокойством.
— Ладно, переведи вот это.
Он протягивает мне известный «кодекс Миранды»: «Каждое ваше слово может быть использовано против вас…»
Получив такое задание, мне едва удается сдержать волнение: остатки французского, которые еще не выветрились из моей головы, годятся разве что на то, чтобы поставить меня в затруднительное положение, но их совсем не достаточно, чтобы из этого положения выйти. И надо же такому случиться именно тогда, когда великий Майлз Дэвис дал мне задание, а я отчаянно пытаюсь оправдать его ожидания.
— Сколько у меня времени на подготовку?
— Пять минут, — бросает он в ответ.
— Хорошо.
Меня охватывает паника. Я бегу в контору студии и прошу разрешения воспользоваться телефоном. Я звоню домой в Лондон, мысленно молясь, чтобы Труди была дома. Она свободно говорит по-французски. Трубку берет наша домработница.
— Ее нет дома, — говорит она, — она поехала в «Bullock Cart», что в Вестбурн-Гроув, — ну, знаете, в индийский ресторан.
— Черт. — Драгоценные минуты неумолимо проходят.
— Вы не могли бы раздобыть мне номер этого ресторана, Кэрол? Тут дело довольно срочное. Черт, черт, черт, что же она так долго копается? Наконец Кэрол возвращается с номером, и я немедленно его набираю.
— Здравствуйте, я хотел бы поговорить с одной из ваших посетительниц. У нее светлые волосы и зеленые глаза. Возможно, она в короткой юбке и на высоких каблуках, очень симпатичная.
Секунды неумолимо тикают. Ассистент Майлза просовывает голову в дверь комнаты:
— Вы готовы?
— Да, одну секунду… Привет. Труди? Пожалуйста, только не задавай никаких вопросов. Можешь перевести вот это? Я по телефону читаю ей свой текст:
— Вы арестованы. У вас есть право хранить молчание. Любое ваше слово может быть использовано против Вас… Так что заткнись, приятель! Через минуту я уже бегу обратно в студию, победно сжимая в руке свой маленький лист бумаги.
— Отлично, следуй за мной. — Майлз приглашает меня в студию. — Когда я сделаю тебе знак, выкрикни эту французскую муть мне в лицо как можно громче, хорошо? — говорит он.
— Ладно.
Я стою в студии с Майлзом Дэвисом, одним из героев моего детства. Сейчас я выкрикну ему в лицо «правила по делу Миранды» на французском языке под аккомпанемент фанка, несущегося из микрофонов. Майлз кивает мне. Я начинаю:
— VOUS ETES EN ETAT D'ARRESTATION, VOUS AVEZ LE DROIT DE GARDER LE SILENCE, TOUT CE QUE VOUS DIREZ POURRA ETRE RETENU CONTRE VOUS. ALORS TAIS-TOI! И Майлз отвечает, указывая на свой собственный пах:
— ДА? А СЮДА ПОЛУЧИТЬ НЕ ХОЧЕШЬ, МАТЬ ТВОЮ?!!!!
Через несколько минут я уже снова на улице. Я чувствую себя злым и усталым как собака, но в то же время счастливым и гордым: мой голос будет звучать в альбоме Майлза Дэвиса. Альбом называется «You're under Arrest».
— Что ты об этом думаешь? — спрашивает Джерри, когда музыка заканчивается, а я все ещепребываю в сонном мечтательном состоянии. Музыка унесла меня в заоблачные дали, и, еще незная о тех невероятных поворотах, которые произойдут впоследствии в моей жизни, я хотел бы иметь возможность сказать Джерри: «Знаешь, я только что перенесся мыслями в будущее, где Майлз страшно разозлился на меня и заставил кричать на него по-французски под звуки фанка для одного из своих альбомов». «Черт бы тебя побрал!» — ответил бы мне Джерри. Пол и я вступаем в ансамбль колледжа и попадаем под руководство Джерри. Помимо нас в оркестр входят: итальянец по имени Альдо, который играет на трубе и рожке, и Стив, чересчур самоуверенный, но, несомненно, талантливый саксофонист. Я принят в качестве басиста и фонового певца. Группу решено назвать Earthrise («Восход Земли»). Это идея Альдо, навеянная фотографией Земли, которую сделали с Луны члены экипажа «Аполлона». Солистка нашей музыкальной группы — Меган, девушка Джерри, хотя благодаря его богемной беззаботности и моей склонности к необычным женщинам она вскоре станет моей девушкой, а совсем не его. Джерри на удивление безразлично относится к этому событию. Нечего и говорить, что я все еще встречаюсь с Деборой, которая несколько раз приходит со мной на репетиции в колледж, но так запугана поведением Меган, что вскоре перестает приходить. После этого наши отношения с Деборой приобретают несколько двусмысленный характер, наполняясь смутными подозрениями, которые не высказываются, и мелкими обманами, за которыми не следует объяснений. Вскоре мы расстанемся, но наш разрыв далеко не безупречен. Меган совсем не застенчива, она обладает прекрасным певческим голосом, а ее удивительные голубые глаза, хрупкое телосложение и роскошные светлые волосы до плеч придают ей уверенность в собственной сексуальности. Она тоже родом из Лидса и, подобно Джерри, наделена прямотой и открытостью, благодаря которым любые хитрости и недоговоренности в нашей среде выходят на поверхность. Меган прекрасно образованна и хорошо воспитанна, но когда она разговаривает, обычные нормы вежливости как-то отходят на второй план, уступая место откровенным, а нередко и грубым проявлениям честности.
— Тебе придется сменить эту чертову тональность, Джерри, в си-бемоль я звучу как дурацкий визжащий попугай.
— Но… но я уже переписал аранжировку, любовь моя, — защищается Джерри. — И потом, духовым инструментам противопоказаны высокие тональности, — с надеждой добавляет он, как мне кажется, для того, чтобы подавить Меган своими теоретическими познаниями.
— Тогда пусть это дерьмо поет кто угодно, потому что я не собираюсь. И не пытайся подмаслить меня своими дурацкими штучками типа «любовь моя», — отвечает Меган. Джерри, бросая на нее сердитые взгляды, начинает тем не менее переделывать аранжировку, над которой он так старательно проработал все утро. При этом он вполголоса ворчит что-то о женщинах в группе и о неприятностях, которые они доставляют.
Я с некоторым интересом подмечаю, что хотя Джерри нелегко сдает позиции во всем, что касается музыки, он — не пара для женщины, у которой есть свое собственное мнение. Однако вскоре я начинаю понимать, что жесткость Меган, хотя и производит необходимый эффект, является скорее сознательной защитой, скрывающей гораздо более чувствительную и незащищенную душу, чем та, которую она демонстрирует миру. Как бы то ни было, Меган станет второй девушкой, которая разобьет мое сердце.
Поскольку группу организует Джерри, в ней нет гитариста. Основное внимание здесь будет уделяться фортепьянным мелодиям с джазовой окраской, в противовес более грубой и популярной гитарной музыке. Одна из первых мелодий, которые мы репетируем, — «Springtime in the City» Грэма Бонда. Резкое, уверенное контральто Меган придает подлинности исполнению песен «Cry Me a River» и «The Letter», хотя аранжировку мы взяли прямо с альбома Джо Кокера «Mad Dogs and Englishmen». У нас почти нет музыкального оборудования, поэтому нас редко приглашают. Иногда нам доводится играть в составе ансамблей с большим числом исполнителей, которые по пятницам приезжают из Лондона и выступают в клубе студенческого союза. Получается у нас довольно хорошо, но, если не считать случайных клубных заказов, когда мы играем за стенами колледжа, мы практически не двигаемся с места. Меган, несмотря на ее кажущееся бесстрашие, страдает жестокими приступами страха сцены, который ей, как правило, удается скрывать за дымовой завесой раздражения, большей частью направленного на Джерри. Пользуясь поддержкой Джерри, я начинаю все чаще и чаще брать на себя обязанности солиста, когда Меган не расположена петь, но задолго до того, как все наше предприятие наконец разваливается, я уже вижу, что оно обречено.
