— Может быть, — уклончиво согласился я.
— Теперь уже с нами ничего не случится, поскольку нам удалось вовремя скрыться и раствориться среди людей. Ты был прав: самым трудным делом была высадка.
— Если не считать нашего задания, — поправил я его.
Но он, шляясь по городу и раздавая столь щедрые чаевые, что мои волосы вставали дыбом, не желал ни о чем таком слышать. Однако он мне был еще нужен, и к тому же в хорошем настроении. Последнее, впрочем, обеспечивалось самим его пребыванием в Нью-Йорке, где он мог получить гораздо больше удовольствий, чем несколько недель тому назад в разбомбленном Берлине.
Мне надо было собрать свой радиопередатчик. Вообще-то я мог отправлять сообщения в Германию двумя путями. Первый из них предполагал использование самой обычной почты: я излагаю все, что надо, — естественно, в зашифрованном виде, — в форме письма, которое посылаю затем в Испанию или Португалию по одному из адресов, записанных симпатическими чернилами на листочке бумаги. Однако подобная переписка могла бы вызвать подозрение даже у самых глупых почтовых чиновников. Гораздо надежнее было бы воспользоваться адресами и именами американских военнопленных в Германии, чьи родственные связи и привычки мы достаточно хорошо изучили. В любом безобидном тексте между строчек и содержалось бы написанное тайнописью сообщение, неприметное для глаз цензора. К тому же такие письма шли бы по линии международного Красного Креста. В Германии, однако, письма определенным адресатам вскрывались бы абвером и дешифрировались, что уже само по себе делало нецелесообразным использование данного канала: посылаемые мною сообщения попадали бы настоящему адресату, то есть в Главное управление имперской безопасности, только через несколько недель после их отправления.
Второй путь, более эффективный, заключался в использовании радиосвязи: короткие волны по-прежнему оставались для любого шпиона самым надежным средством передачи нужной информации. К тому же работать с рацией было менее опасно, чем заниматься отправлением писем. Данное обстоятельство объяснялось тем, что даже во время войны в Америке продолжали действовать радисты-любители. Требования, предъявляемые к ним, были не столь строгими, как в Германии. Если бы даже кто-то и увидел мой передатчик, чего я, естественно, старался бы не допустить, то меня могли бы принять за радиолюбителя. Главное, чтобы все детали были американского производства…
* * *
Все необходимое для радиолюбителя я купил в различных радиомагазинах Нью-Йорка. Чтобы не вызывать подозрений, я предварительно внимательно изучал выставленные изделия, дабы не задавать продавцам ненужные вопросы и не спрашивать отсутствующие детали. Стоя у витрины одного из таких магазинов на Тридцать третьей улице, я размышлял, смогу ли приобрести здесь радиолампу «6-Л-6»..
От моего внимания не ускользнуло, что последние сто метров следом за мной шел рослый полицейский в светло-голубой форме и с огромной кокардой на фуражке. Как и у всех нью-йоркских полицейских, у него на шнуре висела на руке резиновая дубинка, которой он от нечего делать жонглировал.
Полицейский подошел ко мне совсем близко: я, как говорится, осязал его присутствие спиной. И тут меня невольно охватило неприятное ощущение, в котором смешалось все: и нервное возбуждение, и подозрительность, и испуг. Я старался не отводить взгляда от витрины. Полицейский был всего лишь в метре от меня. А что, если кто-то из служащих радиомагазинов, которые я посетил, заподозрил что-то неладное и послал его вслед за мной? У него, однако, было добродушное лицо: он явно не выглядел охотником за шпионами. Но ведь нередко бывало и так, что самые тупые полицейские совершенно случайно задерживали опытнейших шпионов.
Он встал рядом со мной. На правом боку у него висел громадный кольт, под тяжестью которого его ремень провис. Сдвинув фуражку немного на затылок, он показал своей дубинкой на один из радиоприемников:
— Неплохая вещица.
— Да, — согласился я. — Прекрасный аппарат.
— А насколько он надежен? — поинтересовался он.
— По внешнему виду определить это трудно. Поправив фуражку как положено, он направился дальше, сказав:
— Думаю купить что-нибудь такое на Рождество. Посмотрим, что скажет на это жена.
Я попытался привести свои нервы в порядок.
Дождавшись, когда полицейский исчез из виду, я остановил такси. В тот день, однако, случилось еще нечто непредвиденное. По пути на Пятидесятую улицу мы проехали мимо пирса под номером 88, около которого стоял полузатопленный океанский гигант «Нормандия», подожженный в 1941 году немецкими диверсантами.
Езда по Нью-Йорку требует выдержки, уж во всяком случае особого удовольствия не доставляет. Через каждые сто—двести метров приходится останавливаться. Когда мне это порядком надоело, я решил попросить водителя затормозить, чтобы вылезти из машины. Но осуществить свое намерение я не успел: на очередном перекрестке, где Пятидесятую улицу пересекает, если не ошибаюсь, Двадцать восьмая, светофор переключился на зеленый свет. Водитель такси, крепыш небольшого роста, лет пятидесяти, резко включил скорость и рванул с места. В этот момент на проезжую часть дороги выскочила какая-то женщина, которая, видимо, не обратила внимания на переключение светофора. Шофер сразу же затормозил и подал влево, но тем не менее задел крылом женщину. Снова нажав на все тормоза, так что они даже взвизгнули, он остановил машину. От удара женщину отбросило на тротуар, где она и лежала без сознания. Дело приняло серьезный оборот.
Водитель от перенесенного им потрясения аж позеленел. Обернувшись ко мне, он произнес заикаясь:
— Вы все видели, сэр. Я не виноват. Женщина выскочила прямо под машину. Я сделал все возможное, чтобы предотвратить наезд на нее.
— Да, это так, — подтвердил я.
Собралась толпа. Водитель отъехал к тротуару. Люди все подходили. Какой-то молодой парень снял свою куртку и положил ее под голову пострадавшей. Подбежали двое полицейских. Проезд по улице был перекрыт. Толпа все увеличивалась.
Надо действовать, сказал я сам себе. Если я замешкаюсь, полиция включит меня в список свидетелей, потребовав, соответственно, от меня, чтобы я предъявил удостоверение личности и другие идентифицирующие меня документы. Вполне вероятно, что при этом будет обращено внимание на мой акцент. Мне будут заданы вопросы, в том числе и небезопасные для меня.
Несколько метров я прошел неторопливым шагом. Когда же выбрался из толпы зевак, то кинулся бежать, стремясь как можно быстрее покинуть место происшествия. Меня заметила какая-то женщина. Приняв меня, по-видимому, за водителя, который-де решил попросту смыться, она закричала пронзительно:
