и травы; на этом фоне ярко желтели крупные цветы на высоких стеблях – «золотые шары». Марк Маркович говорил, что специально сажает именно эти цветы, так как их не будут по ночам воровать, чтобы дарить девушкам; не будут потому, что существует глупый предрассудок, будто желтый цвет означает измену. А вот в Китае желтый цвет разрешалось носить только императору! Этой страной Марк Маркович живо интересовался и даже показал мне, как пишутся китайские цифры.
К сожалению, дом на Ошаре шел под снос, и существовала опасность, что Валентиновым дадут квартиру гораздо меньшую, чем для этой семьи необходимо. Марк Маркович говорил, что «ОНИ», то есть власть, могут подогнать бульдозер и шантажировать невыехавших жильцов угрозой немедленного сноса, чтобы те согласились отправиться в заведомо малоприемлемые квартиры.
«Я им не сдамся! – с клокочущей яростью говорил Марк Маркович. – Я пошлю телеграмму Шостаковичу!»
Дмитрий Дмитриевич Шостакович был тогда депутатом Верховного Совета СССР от нашего города – факт, о котором мало кто помнит.
Не знаю, была ли послана подобная телеграмма, но мне пришла в голову необычная и, наверное, донельзя наивная мысль: я составил краткое, но емкое письмо в горсовет с перечислением заслуг Марка Марковича перед городом и убедительной просьбой обеспечить его вместе с семьей достойным жильем. Подписать его вместе со мной я попросил нескольких активистов Клуба любителей музыкальных записей: В.М. Цендровского, главного библиотекаря областной библиотеки; А.И. Дуркина, инженера одного из строительных трестов; В.И. Ковеля, радиофизика из университета и О.П. Халошина, заведовавшего медицинской электроникой в горсовете, копию же я вручил Марку Марковичу. Может быть, сей документ и хранится еще гденибудь в архивных недрах. Никакого ответа мы не получили, но, во всяком случае, Марк Маркович получил, в конце концов, четырехкомнатную квартиру в одном из нагорных микрорайонов.
На этой квартире и потом еще на другой я несколько раз бывал у Марка Марковича и с грустью видел, что многочисленные книжные полки огромной его библиотеки накрыты полиэтиленовой пленкой: верхние соседи не раз проливали потолок. Это было уже в семидесятых годах, и Марк Маркович несколько изменился: отпустил «шкиперскую» бородку – совсем седую – и погрузнел, взгляд его из внимательного стал пристальным и иногда пронзительным, даже тяжелым. Похоже, жизнь его в то время не особенно баловала. Мы с ним встречались все реже, все случайнее; я был загружен проблемами семейной жизни.
Одно из воспоминаний тех лет: Марк Маркович рассказывает о препонах, которые стоят на пути написанной им недавно пьесы «Лутонюшка» для детского театра. В пятидесятых годах постановка этой пьесы помогла Горьковскому театру кукол занять третье место на Всесоюзном смотре кукольных театров, теперь же некий местный литературный чиновник чинит пьесе препятствия. И далее сарказм: «Я, конечно, не Пушкин, но и он отнюдь не Белинский!»
И еще об одном качестве Марка Марковича следует упомянуть (оно встречается в людях все реже и реже), – он был галантным кавалером. Это выражалось не только в вежливости с дамами; он старался быть для них полезным и часто делал приятное. Например, органистка З.А. Скульская (профессор Нижегородской консерватории) рассказывала, что разговаривала с Марком Марковичем едва ли не один раз в жизни, то есть до того не была с ним знакома но, узнав, что она – недавняя выпускница консерватории, тут же подарил ей какието редкие ноты для органа. Марк Маркович говорил, что мужчина должен быть рыцарем, и я не раз видел, как он, уже пожилой человек, решительно вставал, уступая место в автобусе женщинам, и неважно, была это старушка, первоклассница или дама в расцвете лет. Но и с дамами он бывал иногда жестким, если дело касалось работы, профессионализма. Тем не менее, его, кажется, любили все. Во всяком случае, не могу припомнить, чтобы при мне ктото отзывался о нем плохо – настолько он был человеком компетентным, интересным и обаятельным.
Иногда я думаю, как оценивал Марк Маркович сам себя? На одном из концертов, на котором исполнялась музыка современного грузинского композитора Реваза Габичвадзе, Марк Маркович, поклонившись, сказал ему: «Поздравляю Вас, маэстро!»
Габичвадзе вздернул подбородок, надменно посмотрел на него и, ничего не ответив, прошел мимо, стуча каблуками. Мне было непонятно, почему Марк Маркович говорит с этим человеком, писавшим к тому же музыку какуюто «техногенную», лишенную эмоций и просто неинтересную, – так вот, почему такой человек, как Марк Маркович, обращается к нему столь почтительно? Неужели это просто вежливость?
Впрочем, возможно, что иногда Марк Маркович страдал незаслуженно низкой самооценкой. Однажды он полушепотом и както доверительно и вместе с тем скрытно сказал мне: «Шурик, я получил дьявольский комплимент от Ростроповича. Он спросил: «Марк Маркович, откуда у Вас эта фантастическая легкость, свобода в общении с залом?»
Сегодня для меня очевидна поразительная вещь: воздействие Марка Марковича на формирование моей личности было не менее эффективным, чем влияние школы со всеми ее учебниками и учителями. Никому из них не удалось сказать ничего, что так же врезалось бы в мою память, как многие слова этого homo dicens, – так сказать, человека, говорящего перед людьми, для людей. Мне приходилось слушать многих ученых, педагогов, артистов и лекторов. Им я обязан тем, что сегодня чтото собой представляю. Кроме знаний, которые они несли, я старался, когда бессознательно, когда осознанно, перенять чтото у них: манеру держаться, интонацию, прием, построение фразы. Вот имена некоторых из них.
Василий Иванович Ведерников – математик, доцент Горьковского университета; Яков Львович Шапиро – математик, профессор Горьковского университета; Константин Христофорович Аджемов – музыковед, профессор Института им. Гнесиных в Москве; Михаил Юрьевич Герман – доктор искусствоведения, профессор Ленинградского пединститута им. Герцена; Борис Борисович Пиотровский – директор Эрмитажа, академик; Андрей Львович Пунин и Цецилия Генриховна Нессельштраус, а также Борис Николаевич Федоров – все трое профессора Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина (СанктПетербург)… В этом ряду имя Марка Марковича Валентинова для меня стоит первым.
Марк Маркович Валентинов в моей жизни
События почти полувековой давности вспоминаются нередко гораздо ярче вчерашних. Как произошло мое знакомство с Марком Марковичем Валентиновичем – можно не искать в глубинах памяти: и сегодня это видится так объемно и отчетливо, словно на панорамном экране современного кинотеатра. Кстати, это случилось именно там, где теперь находится детский кинотеатр «Орленок» (прежде в этом здании была Горьковская филармония). Нижегородские меломаны, вероятно, помнят, что от входных дверей шла просторная лестница наверх, и этот подъем в два десятка ступеней уже как бы символизировал возвышение человека, пришедшего на концерт, надо всем тем, что располагается
