Мирная конференция, от которой китайцы ждали восстановления попранных прав родины и признания за ней равного места в системе новых, послевоенных, международных отношений, приняла решение вернуть Китаю лишь захваченные Германией во время подавления боксерского восстания древние астрономические инструменты. Слов нет, предметы ценные! Но в создавшихся условиях их возвращение было воспринято в Китае как издевательство. Возмущению китайской общественности не было предела. Особенно негодовала студенческая молодежь: «Япония будет владеть Циндао и Цзяочжоу, а мы, китайцы, — смотреть на звезды?» Масла в огонь подлила телеграмма китайского делегата на конференции Ван Чжэнтина, направленная из Парижа в адрес шанхайских газет в конце марта 1919 года. В ней говорилось: «Мы настаивали на аннулировании „21 требования“ и других тайных соглашений и отдали этому много сил, предугадывая, что японцы, вопреки истине и справедливости, прибегнут к помощи подкупа и угроз. Но страшнее всего, что среди китайцев нашлись такие, которые уступили ради своих корыстных целей. Эти люди ничем не отличаются от торговцев, обманывающих покупателей. Это — подручные предателей нации. Мы выражаем надежду, что общественность всей страны поднимется на борьбу с предателями, откроет для нас возможность ставить вопрос об аннулировании навязанных нам соглашений»68.
Призыв Ван Чжэнтина пал на благодатную почву. В стране стало разворачиваться антияпонское патриотическое движение. Парижская конференция в глазах китайских патриотов превратилась в «сборище империалистических хищников», которые лишний раз показали, что по-прежнему относятся к Китайской Республике как к полуколонии. Начались поиски предателей нации, о которых Ван Чжэнтин писал в телеграмме. Подозрение пало на крупнейших японофилов: министра путей сообщения Цао Жулиня, китайского посланника в Токио Чжан Цзунсяна и управляющего монетным двором Лу Цзунъюя.
Напряжение усиливалось с каждым днем. И наконец прорвалось. В субботу вечером 3 мая в актовом зале юридического факультета Пекинского университета собрались активисты студенческого движения. Было принято решение организовать на следующий день, в воскресенье, большую манифестацию на центральной площади Тяньаньмэнь (Врата небесного спокойствия), прямо перед входом в Запретный город. Один из студентов-юристов, выступая на собрании с яркой речью, в состоянии крайней экзальтации разорвал рубаху, полоснул ножом по пальцу и сочившейся из раны кровью написал на полотне «Верните нам Циндао!». Он высоко поднял свой лозунг над головой, и зал взорвался аплодисментами69.
4 мая около 10 часов утра более трех тысяч студентов различных учебных заведений Пекина собрались на площади. Повсюду виднелись белые флажки (белый в Китае — цвет траура) с изображением карты Циндао и надписями: «Аннулировать „21 требование“!», «Вернуть наш Циндао!», «Лучше быть яшмовой пылью, чем разбитым кирпичом!», «Цао Жулинь, Чжан Цзунсян и Лу Цзунъюй — изменники родины!» и т. п. Несмотря на увещевания представителя министерства образования, командующего пекинским военным гарнизоном и начальника городской полиции, участники демонстрации двинулись к расположенному неподалеку Посольскому кварталу. Они хотели передать прошение послу США от имени одиннадцати с половиной тысяч учащихся Пекина. В «Великую Америку» они еще верили: 8 января 1919 года президент Вудро Вильсон в послании американскому конгрессу выдвинул 14 пунктов «всеобщего мира», осуждавших тайные договоры и призывавших к «свободному, чистосердечному и абсолютно беспристрастному разрешению всех колониальных споров».
На территорию квартала, однако, студентов не пустила охрана. Лишь четверым представителям позволили встретиться с сотрудником американского посольства. Самого же посла на месте не оказалось.
То, что их не пустили внутрь Посольского квартала, возбудило толпу до предела. И кто-то тогда предложил пойти и расправиться с предателями родины. Все устремились к расположенному неподалеку особняку Цао Жулиня. Ворвавшись в дом, молодежь устроила сущий погром. Все было исковеркано, а что не удалось сломать, утопили в пруду во дворе. К счастью для Цао Жулиня, ему удалось бежать. А вот Чжан Цзунсяну не повезло. Он случайно оказался как раз в доме Цао и, попав в руки студентов, был жестоко избит. Студенты стали расходиться только около пяти часов вечера, после того как подожгли особняк Цао70.
Вот так благородно начавшееся патриотическое выступление завершилось в тот день чистой воды хулиганством. Полиция произвела аресты. Было схвачено 32 человека, которых, впрочем, под давлением либеральной общественности через три дня отпустили.
На этом, правда, дело не кончилось. Весь май и большую часть июня пекинское студенчество волновалось: устраивало забастовки, демонстрации и митинги. Справедливости ради следует сказать, что больше никаких безобразий молодые люди не допускали. «Суть студенческого движения, — писал два года спустя один из его участников, студент Пекинского института русского языка Цюй Цюбо, — заключалась в том, что духовное беспокойство невозможно было больше сдерживать, требование „перемен“ вырвалось наружу и послужило импульсом общественного движения»71.
Весть о событиях 4 мая разнеслась по всей стране. В Шанхае и во многих других городах солидарность с пекинскими студентами выразили не только учащиеся, но и многие торговцы, шэньши и даже рабочие. Рикши и те не остались в стороне: проникнувшись патриотическим чувством, они единодушно отказались возить японцев. В ряде мест антияпонски настроенные граждане организовали демонстрации и забастовки. На реке Янцзы остановилось судоходство: забастовали докеры. Особое впечатление на провинциальную молодежь произвели сообщения о том, что пекинских студентов горячо поддержали Цай Юаньпэй, Чэнь Дусю, Ли Дачжао, Ху Ши и другие популярные идеологи патриотического движения. Повсеместно на стенах домов, буддийских и фамильных храмов стали появляться плакаты «Верните нам Циндао!», «Смыть национальный позор!», «Долой трех министров — национальных предателей!». По призыву Главного торгового союза Пекина в стране стала разворачиваться кампания бойкота японских товаров. Толпы народа разбивали витрины магазинов, торговавших японской мануфактурой, хватали японские товары и сжигали на улицах. Редакторы газет отказывались принимать и печатать японские рекламы, расписания движения японских пароходов и даже помещать сведения о курсе японской валюты72. Сводный брат Юань Шикая, президент страны Сюй Шичан, правивший страной с октября 1918 года, вынужден был отправить Цао Жулиня, Чжан Цзунсяна и Лу Цзунъюя в отставку, но волнения не утихали вплоть до 28 июня 1919 года, когда наконец в Китае было получено сообщение о том, что члены китайской делегации отказались поставить свои подписи под несправедливым Версальским договором держав Антанты с Германией.
