— И вы знаете, Юрий, а Распутин… Я замахал руками:
— Да кончай ты меня на «вы», я для тебя просто Юра, идет?
— Идет, идет, так вот, о чем это я?..
— 0 Распутине.
— Да, да, о нем. Это необычный человек, такой чуткий, представляете, он многим своим детдомовцам дома построил, машины купил. Я сам попал в очень трудное положение. У сестры две сложные операции, накануне муж бросил, двое детей. Мать продала все, что могла… Словом, я попросил у Распутина в долг. Я понимаю, неудобно получилось, но не было выхода. Я у многих в редакции просил, ни у кого не было денег. А лекарства ужасно дорогие…
Вот, вот, мой милый, так ведь это то, что мне нужно, я не зря перехватил тридцатник, чтобы тебя, зелень, пригласить в домжур, напоить дешевым вином и побеседовать по душам, впрочем, не ты мне нужен, не ты…
— Послушай, а сколько ты у него стрельнул?
— Три тысячи на год. Долги, лекарства, сестру надо в санаторий…
— Все понятно. В самом деле, человек оказался душевным. В этом нет ничего плохого.
Мы вышли из домжура, я пожал ему руку, а назавтра утром я уже сидел. перед главным.
— Плохо, очень плохо, — говорю, — получилось, Станислав Геннадьевич.
— А что случилось? — спрашивает главный.
— Да с этой публикацией о «Супере», промахнулись мы как никогда.
Он удивился:
— А почему промахнулись? Ребята поют неплохо, во всяком случае пацанве нравится. Моя дочь без ума, письмами нас заваливают. Да и материал получился неплохой.
— Все это хорошо, но вы не знаете, что это за человек Распутин.
— А что он за человек? — главный внимательно на меня посмотрел.
— Ужасный. Везде, где ни повернется — какие-то грязные дела. Деньги сует направо и налево и, что удивительно, многих покупает…
— У тебя есть данные?
— И немало. Но я не буду о фактах; так сказать, посторонних. Он и нашему славному учетчику Вите сунул три тысячи за публикацию.
Главный вскочил из-за стола.
— Не может быть, — сказал он, — такой славный малый, начинает писать. Да и вообще, откуда у тебя сведения?
— Он сам признался, сказал, что Распутин дал в долг на год. После публикации, как вы сами понимаете. Да в какой долг? Может, парень и не понимает, что случилось. Он его затянул в свои сети, а вместе с ним и газету…
— Черт знает что! — возмутился главный. — Давай-ка его ко мне и срочно!
— Подождите Станислав Геннадьевич, ради бога. Не надо спешить. Тут вины парня никакой. У него ни опыта, ничего. И ситуация у него сложная. Сестра при смерти, одна, с двумя детьми, несколько операций. Деньги и в самом деле, может быть, понадобились. Дело, повторяю, не в нем. Распутин его купил, а парнишка, надеюсь, хотя может быть все и по-иному, об этом и не подозревает…
— Так чего ты хочешь? — нетерпеливо спросил главный.
— Справедливости… Парень молодой, все поймет. Не надо только, чтобы это исходило от меня. Неудобно получится.
— Понимаю, понимаю, скажу ему, что раздался анонимный звонок, — сказал главный. Он пришел к нам из комсомола и знает, что к чему.
С тем я и ушел. Мальчишку-учетчика тряханули, конечно, как следует: на год лишили права печататься, объявили строгий выговор. Он, идиот, конечно, все рассказал, как было. После этой истории он косо на меня поглядывал, но я сам к нему подошел и сказал: «Поверь, Витя, я здесь не при чем…» Не знаю, что он подумал, мне было наплевать. Когда я принес убийственную статью против Распутина и его тусовки, главный сразу же подписал. Это было победой. Так я долго думал, впрочем, хватит об этом. Я смотрю на орлиный профиль Ути и еще вспоминаю, как он прибежал ко мне с благодарностью, статейка явилась для него спасением, правда, ненадолго… А тогда он сиял, предложил, чтобы «Супер-2» принял участие в празднике газеты (у нас был юбилей), я согласился, а потом сразу же очень поправил свои дела. Утя умел благодарить… Его команда просуществовала недолго, Распутин затаскал по судам, к тому же ему удалось запатентовать название, и Утл, думаю, прилично набив карман, снова стал петь свои песенки на небольших площадках и в дешевых телепрограммах. Здесь он, конечно, тоже не случайно, изучает рынок, ищет, вынюхивает. Я выбираю момент, когда становится темнее, и покидаю балкон. Делаю это стремительно, встреча с Утей тоже нежелательна. Может быть, я перестраховываюсь? Вполне, но это лучше, чем ходить с разинутым ртом…
Теперь можно и поближе к сцене. Я нахожу Жеку за кулисами, он хватает меня за руку: «Где ты бродишь? Все в порядке, сегодня зарплата». Я ему говорю о прибывших «заинтересованных лицах». но Жеке не до этого, глаза у него горят, плевать, говорит он, на всех, никто нам уже не помешает. Девчонки сегодня столько получат за один концерт, — сколько не видели за всю свою жизнь. Мы тоже с тобой будем довольны, он повторяет это в пятый раз за вечер, но, конечно же, ничего не помнит.
— Посмотри, посмотри, что происходит с залом, — захлебываясь от восторга, кричит мне в ухо Жека, — я такого давно не видел…
Он и в самом деле прав, зал ходит ходуном, никто не сидит на месте. Девчонки засыпаны цветами.
Наконец все закончено, первой выбегает Вера и целует Жеку в щеку. Глаза у нее сверкают.
— Жди меня здесь, — говорит Жека, — начинается самое главное.
Вместе с Верой он исчезает за гримерной. Минут через тридцать Жека возвращается. У него раскрасневшееся лицо, будто выпил по меньшей мере бутылку.
— Ты меня уморил, я выкурил полпачки, — говорю я и поглядываю на дипломат Жеки.
— А ты когда-нибудь считал столько башлей в своей жизни? — спрашивает он и поглядывает на меня торжествующе.
Мы сели в машину. Жека расстегнул дипломат и протянул мне несколько пачек.
— Это твое. Нам с тобой по две штуки. Неплохо, а? В самом деле, если учесть, что это за один концерт…
— Поехали, — сказал я. — Куда-нибудь можно махнуть, мы заслужили.
— Подожди, отвезем Верку домой и еще двух солисток.
Я не мог возразить. Девчонки стоят большего. И тут меня осенило.
— Послушай, а ты их не обидел? — спросил я у Жеки.
— В каком смысле?
— В прямом, финансовом.
— Ну что ты, они счастливы. Все как уславливались. Верка сама между ними поделит. Такой договор. А чего ты вдруг заволновался? — спросил он, как мне показалось, с тревогой в голосе.
Я посмотрел ему в глаза.
— Если у тебя прошла эйфория, я могу кое-что рассказать. Жека обиделся:
— Да какая эйфория, самое обычное волнение. Я живой человек, к твоему сведению.
— Так вот, слушай, живой человек. На этом концерте был необычный улов. Я тебе говорил, но ты ничего не соображал. Теперь слушай внимательно — я начал загибать пальцы: руководитель «Орфея» Сеня Домогаров, гнусавая телевизионная леди Галка Семенова и сам Утя, великий Утков. По-моему хватит представительства для первого вечера…
