Новиков, движимый любовью к словесности и подлинным уважением к людям, трудившимся на ее ниве, стал собирать сведения о русских литераторах, желая составить словарь более основательный, чем названное «Известие». Печатных источников для такой работы не существовало: Новиков готовил книгу «по словесным преданиям», услышанным or самих авторов, от знавших их людей. Помогали собственные наблюдения и знакомства, а также книги историков Щербатова и Татищева.
«Не тщеславие получить название сочинителя, — говорит он в предисловии к работе, — но желание оказать услугу моему отечеству к сочинению сея книги меня побудило. Польза от таковых книг происходящая, всякому просвещенному читателю известна. …Одна Россия по сие время не имела такой книги, и, может быть, сие самое было погибелью многих писателей, о которых никакого ныне не имеем мы сведения».
Подготовка материалов заняла несколько лет, и лишь в 1772 году вышла в свет книга «Опыт исторического словаря о российских писателях. Из разных печатных и рукописных книг, сообщенных известий и словесных преданий собрал Николай Новиков».
Это был первый и единственный случай, когда Новиков объявил в печати свое имя, откинув обычную скромность. Дело, предпринятое им, было очень ответственным. Он сознавал неизбежные недостатки словаря, продолжал получать известия о писателях, думал готовить дополнения к книге или новое издание и просил читателей посылать замечания и поправки. Новиков старался сделать читателей участниками своей работы, понимая, что только общими усилиями может быть создан труд столь крупного значения и объема.
В книге, названной осторожно не «словарем», а всего лишь «опытом словаря», Новиков собрал сведения о трехстах семнадцати писателях. Иные статьи — о Кантемире, Ломоносове, Тредиаковском, Амвросии Зертисе-Каменском, Феофане Прокоповиче — занимают несколько страниц и снабжены подробной библиографией. Другие состоят из двух-трех строк и упоминают авторов, которые еще не выступали в печати, хотя рукописные их сочинения составителю словаря известны.
Перечислено много духовных лиц — переводчиков книг и авторов различных «слов» и «поучений». Не забыт также и старший наборщик академической типографии Иван Рудаков, который «сочинял разные весьма изрядные стихотворения, а по большей части сатирические; но напечатанных нет». Составитель публикует одно из его произведений — наборщик свободно владел пером.
Новиков готовил словарь, издание справочное, и потому не пускался в разбор сочинений авторов. Да в то время литературная критика в России делала еще самые первые шаги, и критические заметки воспринимались писателями как оскорбления, как личные обиды.
Но в одном случае Новиков позволил себе сдержанную полемику. Говоря о Василии Петрове, которого императрица называла «своим карманным стихотворцем», Новиков высказал мнение, что его еще рано именовать «вторым Ломоносовым», как это делают некоторые. Петров пока лишь «напрягается идти по следам российского лирика», и надлежит подождать от него какого-нибудь важного сочинения, чтобы сказать, будет ли он вторым Ломоносовым или останется только Петровым. Разъяренный поэт пытался оспорить эту оценку, осыпал Новикова бранью в своих стихах, но в итоге подтвердил сомнение составителя словаря — «напрягался» он сильно, однако с Ломоносовым сравняться ему не удалось.
Среди авторов, вошедших в «Опыт словаря», не было императрицы Екатерины II, хотя Новиков знал о ее журнальных и драматических упражнениях. Вряд ли нужно видеть в том, что Новиков не упомянул государыню в числе русских писателей, акт демонстративного презрения к ее литературным данным, как иногда утверждают. Проще полагать, что в XVIII веке уравнение в одном ряду ее императорского величества и наборщика академической типографии, безвестного семинариста и бывшего турецкого подданного, каким был, например, Федор Эмин, не могло прийти в голову составителю, пусть в этой роли выступал и отважный Николай Новиков. К тому же об участии Екатерины II в печати не объявлялось, на комедиях значилось только, что они «сочинены в Ярославле», — мог ли добросовестный литератор приписывать высочайшей особе вещи, о происхождении которых документальных сведений он не имел?!
«Опыт словаря» Новикова был достаточно полон и без императрицы и сыграл свою замечательную роль первого библиографического пособия по русской литературе.
«Живописец» отнимал у Новикова много времени, однако какие-то часы каждый день оставались, и он отыскал способ обратить их на пользу просвещению.
За несколько лет перед этим императрица задумала упорядочить перевод иностранных книг на русский язык. Кому-то надобно было следить, чтобы отбирались книги, вредных мыслей читателю не внушающие. Так возникло «Собрание, старающееся о переводе иностранных книг на русский язык». Во главе «Собрания» встал директор Академии наук Владимир Орлов, младший брат известного Григория, а дела повел секретарь Екатерины II Козицкий. На оплату переводов из комнатных сумм императрицы было отпущено пять тысяч рублей в год.
Козицкий привлек ученых, писателей и роздал им иностранные книги. На русский язык были переведены «Илиада» Гомера, «Энеида» Вергилия, «Превращения» Овидия, книги Тацита, Плутарха, Цицерона, Иосифа Флавия, романы Фильдинга, комедии Гольдони, «Сид» Корнеля, «Кандид» Вольтера, работы Монтескье, Беккариа.
Переводчики — Ипполит Богданович, Семен Десницкий, Иван Дмитревский, Яков Княжнин, Алексей Кутузов и многие другие — исправно сдавали рукописи, получали полистную плату, но в печать их труды пробивались медленно. У Козицкого не хватало средств на типографские расходы, не было времени хлопотать о выпуске книг — он служил во дворце и по должности своей исполнял многие поручения.
На помощь «Собранию» пришел Новиков. Продолжая выпускать «Живописец», он вместе с книгопродавцем Миллером создал «Общество, старающееся о напечатании книг», избрав его девизом слова: «Согласием и трудами».
Опыт Новикова и старания его принесли плоды: вскоре из печати вышло восемнадцать книг — записки Юлия Цезаря о походе в Галлию, «Путешествие Гулливера» Свифта, «Размышления о греческой истории» Мабли в переводе Радищева и другие. В одном из своих примечаний к тексту Мабли Радищев определил, что «самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние» — формула, впервые увидевшая свет в русской печати. Радищев не побоялся сказать об этом, а Новиков — издать книгу, в которой была дана такая оценка самодержавия.
В одной из статей «Живописца» Новиков писал о том, что необходимо для успешной торговли книгами в России:
