Посредник, поднявшись в воздух, наблюдал за учебно-боевыми полетами и «воздушными боями», потом на земле докладывал о качестве пилотажа тех и других летчиков. На этом основании составлялась — оценка подготовки пилотов. От посредника зависело, кому будут присуждены первые места. Поэтому на него смотрели с уважением, старались быть поближе к нему, чтобы узнать заранее его мнение.
Но побывав раз-другой в этой почетной должности, Анатолий заскучал. Подниматься в воздух только для того, чтобы смотреть на полеты других и не сметь самому покрутиться на большой высоте, оказалось выше его сил. И однажды, когда вновь пришлось летать в сторонке на посту наблюдателя, он, едва оторвавшись от земли, еще при взлете сделал одну-две фигуры, потом, набрав высоту, произвел «бочку», переворот, и только после этого пошел на свое место посредника.
За нарушение дисциплины и порядка выполнения задания Анатолий получил нагоняй от командования.
Несмотря на это, он в следующий раз, не удовлетворенный тем, как летали в этот день, стал показывать соревнующимся класс высшего пилотажа, выделывая в воздухе самые головокружительные каскады фигур. Знал, что ему попадет, но не удержался и целиком отдавался тому танцу пернатых, о котором писал когда-то Нестеров.
Его сняли с поста посредника. Он так тяжело переживал это наказание, что командование решило допустить Серова к этой работе, при этом разрешить ему перед началом соревнования продемонстрировать в воздухе свое высокое мастерство. Это уже было большое признание! Но Серов был счастлив по-своему: после полетов он говорил: — Дали отвести душу!
Ему лишь бы летать, лишь бы вот так танцевать, ласточкой крутиться в синем небе. И, уже не таясь, перед полетом объявлял:
— Ну, сейчас покажу.
И с момента взлета начинал выписывать в воздухе свой сложный рисунок и сериями, и каскадами фигур, сменявших одна другую. Он словно играл машиной, безотказно служившей ему, он как бы сливался с ней в единое крылатое существо и в этой могучей игре выражал свой сильный и жизнерадостный характер.
Один из его дальневосточных друзей, а впоследствии член серовской «семерки» в Москве, полковник Александр Павлович Николаев, вспоминая службу в ОКДВА, говорил:
— У Анатолия Константиновича был свой стиль полета. Остались в прошлом резкость и грубость пилотажа, за которые его справедливо упрекали. Эти недостатки сменились замечательной напористостью, неустрашимостью, решительностью в стиле полета. Отчаянно, горячо пилотировал. И наши летчики любовались его пилотажем. Со своим звеном он занимал почти всегда первые места по всем показателям. Помню, он быстрее всех набрал высоту в пять тысяч метров… Стрелял в воздухе великолепно, по меткости стрельбы его никто не мог превзойти. Да и все звено Серова шло впереди по воздушным и наземным стрельбам. Да, Серов любил летать!.. Множество летчиков помнят свою учебу у Серова, он и им привил свою любовь к авиации, как и свое умение смотреть и стремиться всегда вперед.
На разборы, которые проводил Серов, приходили летчики из других подразделений, особенно летная молодежь стремилась поучиться у него. По поручению командования Серов продолжал вводить в строй новичков. В своей работе с молодежью он всегда напоминал им о Чкалове, приводил в пример его летный опыт.
За этот период с двадцать пятого по тридцать пятый год наша авиация обогатилась тем новым, что вносил Чкалов в тактику воздушного боя. Он создал ряд приемов наступательной тактики истребителя и открыл путь развитию различных форм сочетания огня и маневра как основы воздушного боя. Серов был не только практиком, но и исследователем в этой области. Он тщательно и страстно изучал то новое, что рождалось в авиации, особенно же, конечно, опыт Валерия Павловича. Чкалов вел вперед. Анатолий хотел, чтобы Чкалов стал идеалом для летной молодежи.
— Что является главным ориентиром в работе Чкалова как летчика-испытателя? — спрашивал Серов у молодых.
Сыпались ответы:
— Слава!
— Летать лучше всех!
— Стремление овладеть в совершенстве техникой пилотажа.
— Изучить все системы самолетов, летать на любых машинах.
— Его страсть — искание нового. Серов одобрительно улыбался.
— Хорошо, если каждый из вас будет руководствоваться этими ориентирами и — самым главным: любовью к советской Родине, к людям, к народу — вот это его главный ориентир. Это и главный источник чкаловского вдохновения. Эта высшая идея и руководит им. Я давно изучаю чкаловский высший пилотаж. И с карандашом в руках, и на практике. При заходе на посадку я летал вверх колесами и лишь с двухсот метров возвращал машине нормальное положение. А Чкалов делает «бочки» на пятидесяти метрах. Правда, у него более мощная машина, чем у меня.
Серов объяснял молодым летчикам значение таких творческих побед Чкалова, как ведение меткой стрельбы по воздушной цели из любого положения самолета. Чкалов стрелял, например, с перевернутого полета, он же совершил замедленные «бочки» и впервые в мировой авиации совершил восходящий штопор.
Эти лекции или, вернее, живые творческие разговоры, зажигали молодежь жаждой полного овладения летным мастерством. Борьба за первенство стала стилем всей жизни истребительной эскадрильи, где служил Серов.
* * *
Ночь. В глубокой мгле спит земля. Временами темноту просверливают лучи прожектора. Порой проливается ровный поток света от переносной лампы. Тьма ненадолго разрывается. Промелькнул силуэт человека. Вырисовался контур стального тела крылатой машины, рулящей по твердому грунту. Команда. Ответное «есть!»… Шаги бегущего — передать приказ. Кто-то тихо выругался, а рядом невидимый весельчак покатился со смеху.
В темноте угадывается широкое приволье. Над головою — темные плывущие облака, изредка открывающие окна, через которые мигают звезды, крупные, как на юге. Луна еще не зашла, но уже скрылась среди туч небосклона. Возникают и плывут в вышине красные огоньки, чуть слышна их далекая песня. Но вот дальний рокот сменяется мощным ревом. На аэродром ложится лента луча прожектор освещает посадочную площадку. И свист винта, мотор сбавляет обороты, шум плоскостей, режущих воздух. Один за другим возвращаются самолеты.
Среди звезд появляются сразу три огонька. Они движутся на определенном расстоянии друг от друга, не удаляясь и не приближаясь один к другому, словно летит один самолет, одно крылатое тело. Голос дежурного по старту:
— Второе звено возвращается из маршрутного полета.
Как и для предыдущих самолетов, на земле зажигаются лампы, расположенные в виде знака «Т». Земля принимает «двойку», за которой почти в одно время (едва она отрулила) приземляется второй самолет, затем третий, в том же ритме, точно живые сознательные существа. Мотористы заботливо встречают свои машины, при рулежке идут рядом, держась за плоскость крыла и направляя машину к месту.
