О нем доложили, Бенкендорф вошел, отрапортовал. Император поднялся из-за стола, предложил сесть напротив в кресло и устроился сам. Александр Христофорович сообщил, как идет работа над проектом новой линии железной дороги – между Петербургом и Москвой. Деньги требуются немалые. Император кивал: да, немалые, но что делать, это веление времени, вон в Европе сколько уже дорог, а в такой огромной России – не смешно ли? – только из столицы в Царское Село и Павловск.
Обсудили настроения в петербургском и московском дворянстве. Николай спросил: не усилить ли цензуру над прессой? Иногда проскальзывают в печать сочинения сомнительного свойства. Бабушка, Екатерина Великая, при ее либеральных взглядах поступала с вольнодумцами жестко.
Бенкендорф ответил:
– Мы читаем все публикации, ваше величество: явной крамолы нет.
– А неявной? – скривил губы Николай.
Шеф жандармов развел руками.
– Тут, как говорится, трактовать можно всяко. Скажем, басни у Ивана Андреевича Крылова – аллегории и полунамеки; но за аллегории как осудишь?..
Император отрезал:
– Никаких аллегорий нам не нужно. Да, Крылов – великий баснописец, русский Лафонтен, но печатать все, что ни напишет, тоже не годится.
Перешли на «кружок шестнадцати». Самодержец поинтересовался: не прообраз ли это новых тайных обществ? Не пора ли пресечь их сборища?
– Я бы повременил, – высказал свое мнение Александр Христофорович. – Разговоры они ведут порой хоть и скользкие – например, о необходимости вольности крестьянству, – но решительных шагов никаких не предпринимают, целей изменить существующий порядок не ставят. Болтовня, не больше.
Николай неодобрительно покачал головой.
– Знаем мы, что порой выходит из пустой болтовни. Пресекать надо в корне. – Он помолчал, задумавшись. – Впрочем, разгонять их впрямую не надо. Просто разобщить: одного – в одну часть, другого – в другую. Кто ваш информатор?
– Граф Васильчиков Александр Илларионович.
– Надобно его поощрить негласно. А что там Лермонтов? Как себя ведет?
– Служит ревностно. Великий князь Михаил Павлович [43] , опекающий лейб-гвардию, отзывался о нем неплохо.
– Да, я слышал. Но к тому же слышал, что корнет читал у Карамзиных некую поэмку… в центре которой – гений зла. Как сие понять?
– Аллегории, больше ничего.
– Опять эти аллегории! Где нет четкости и ясности, там сидит дьявол – Господи, прости! – Император перекрестился. – Наблюдайте, наблюдайте, Александр Христофорович. Коли перейдут дозволенную черту, станем принимать меры.
– Неусыпно наблюдаем, ваше величество. Вся империя у нас под контролем.
Николай поднялся.
– Вашими бы устами да мед пить! – Он тяжело вздохнул. – Да, империя! Нет печальней участи быть хозяином такого пространства – от Восточной Пруссии в Европе до земель Калифорнийских в Америке. Четко управлять невозможно, везде воруют. Если не воруют, так вольничают. Матушка Россия словно необъезженная кобылка! И не слушается никак! – Он улыбнулся. – Ничего, объездим.
Бенкендорф кивнул.
– Непременно объездим, ваше величество.
9
...
«Здравствуйте, Мишель.
Извините, что давно не писал, было много дел, ведь теперь у нас горячая пора и идут нешуточные бои. Вспоминаем о прошедшем годе как о райской поре: развлечения, музыкальные вечера и спектакли давно забыты. Мы сейчас в составе войск под командованием генерала Вельяминова и стоим под Ольгинской. Наша цель – окончательно очистить от мятежников Черноморскую линию. И одновременно с нами действует генерал Граббе в Дагестане и Чечне по поимке Шамиля. Заварушка крупная.
Но погоды стоят прекрасные, солнце – точно летом, спелый виноград, персики, мандарины. Ходим черные от загара, будто эфиопы, только зубы белые так и сверкают. В море же купаемся изредка, но когда случается – райское блаженство!
Я читал Вашего «Купца Калашникова» и буквально дрожал от восхищения. Боже, какой Вы молодец! Все на месте и все к месту, словно зарисовки с натуры, вместе с тем эпический стих, романтическая возвышенность – очень впечатляют. Поздравляю с удачей!
Сам почти не пишу – нет на это ни времени, ни желания. Иногда одна мысль в мозгу: поскорей бы убили! Но Господь для чего-то меня хранит.
Обнимаю, буду ждать ответного письмеца.
Очень расположенный к Вам
Александр Одоевский».
* * *...
«Милый Мишико.
Ничего, что рискую так Вас называть? Я надеюсь, Вы не в претензии.
Наше все семейство кланяется Вам.
Наш papá часто вспоминает о Вашем пребывании на Кавказе, а когда прочитал «Купца Калашникова», был в таком восхищении, что неоднократно пил за Ваше здоровье. Наша mamá по весне расхворалась, кашляла пресильно, мы в тревоге провели несколько недель, но теперь уже все в порядке и она здорова.
В декабре намечена свадьба нашей Като с князем Дадиани. Сразу сделалась такая значительная, умудренная, меньше стала смеяться и скакать, говорит – не тараторит, как раньше. Да, забавно: маленькая Катенька превращается во владетельную княгиню, ведь Мегрелия – это очень обширная область на западе Грузии, примыкающая к Черному морю (греки называли ее Колхидой, и сюда ходили аргонавты за золотым руном), а дворец Дадиани – в Зугдиди. Спрашиваю Катю: а не страшно повелевать народом? Дурочка хохочет: мол, чего бояться, и не боги горшки обжигают. Дай ей Бог, конечно, но боюсь чего-то, ведь народ в минуты безумия совершенно неуправляем, и ужасная смерть А. С. Грибоедова тому примером…
Всех нас опечалила смерть Григория Нечволодова. Умер в одночасье у себя в Дедоплис-Цкаро, там же упокоен. Славный подполковник, добрый человек. Генерал-губернатор назначил его вдове пенсию, но, конечно, ей одной с двумя маленькими девочками будет трудновато. Постараемся помогать ей, чем сможем.
Жду от Вас письма. Расскажите подробно о своей жизни. Не женились ли? Этот вопрос до сих пор волнует в Тифлисе кое-кого. Эта кое-кто до сих пор не замужем…
Будьте счастливы.
Любящая Вас как сестра
Нина Грибоедова».
10
Мусина-Пушкина пропустила две репетиции, и участники спектакля уже стали подумывать, не пора ли искать ей замену, как она приехала и сказала, что лежала с головной болью, не могла подняться, но слова учила и теперь знает назубок. В доказательство спела куплеты Юлии:
Любви туман и сумасбродство
Не посетят меня и вас!
Признавших красоты господство
Мильон страдают и без нас.
При этом она почему-то смотрела на Лермонтова. Михаил подумал, что в течение минувшей недели в женщине произошла какая-то внутренняя работа и Эмилия Карловна сделала для себя определенные выводы – судя по ее взглядам, не в его пользу. Сердце сразу заныло: ах, опять разочарование!
