Не хочешь посмотреть?
Зорге отказался. Тогда Бранко закрыл дверь и стал вынимать пленку из фотоаппарата.
Зорге осмотрелся. Обстановка была не из дешевых — европейская, скорее всего французская. Много шелковых подушек и различной дорогой мелочи, рассчитанной на изысканный вкус: серебряные светильники, фарфоровые вазы и чаши, фундаментальная зажигалка на столе, лакированные шкатулки.
Рихард не одобрял не столько стиль жизни Вукелича, сколько хорошо заметное для постороннего глаза несоответствие между его доходами и жизненным уровнем. Бранко был лентяем и зарабатывал как корреспондент не слишком много, в отличие от деятельного, неутомимого и изобретательного Зорге. А это означало: Вукелич жил явно не по средствам, что представляло большую опасность, нежели его щегольство.
Сведения, которые он черпал в кругах, где вращался, особой ценности не представляли. Зато как фотограф и связник он был просто незаменим, вполне отрабатывая получаемые им доллары. Но в будущем, решил Зорге, за ним надо присматривать, чтобы он не наделал глупостей. То, что говорила Эдит о его легкомыслии, к сожалению, полностью подтверждается.
Зорге охватил ладонями лицо. Трудностей становилось все больше. Или же начали сдавать нервы, и он сейчас видел трудности там, где два-три года тому назад их не было и в помине. Налив стакан до краев, Рихард жадно его осушил.
Бранко тем временем проявил и закрепил пленку, принесенную Зорге. Прежде чем повесить для просушки, просмотрел ее сквозь матовое стекло. Зорге, подошедший к нему, написал на пачке от сигарет какие-то казавшиеся бессмысленными цифры и знаки.
— Хорошая работа, — похвалил его Вукелич. — Ты, оказывается, отличный фотограф, Зорге. Ты мог бы зарабатывать хорошие деньги как фотокорреспондент.
— Чепуха, — возразил Рихард. — Для кого я, немец, буду теперь делать снимки?
— Действительно жаль, — честно признал Бранко.
Бранко взял в руки пачку сигарет с написанными на ней Зорге цифрами и знаками, которые легко расшифровывались: кадры 1—4 — вырезать, кадры 5—12 — для связника, кадры 13 и 14 — увеличить и передать Мияги для перевода, кадры 15— 28 — личного характера, кадры 29—32 — для курьера.
Бранко кивнул и включил вентилятор на «тепло», чтобы побыстрее просушить мокрую пленку. Он не позволил себе сделать какие-либо замечания или задать вопросы по снятому материалу, не считая уместным критиковать его или хвалить.
Когда они уселись напротив друг друга, Зорге продолжил разговор с неожиданной для Бранко резкостью:
— Твои истории с бабами мне не нравятся.
Вукелич опешил. Его лицо вытянулось.
— Позволь, — повышенным тоном сказал он, — какое тебе дело до моих историй с бабами? Не тебе делать такие замечания! Разве я тебя когда-либо спрашивал, что ты себе позволяешь по этой части?
— Бранко, — продолжил Зорге все так же резко. — Тут есть кое-какая разница, которую ты, кажется, не видишь. В моей квартире нет ни рации, ни лаборатории. И кроме того, я не привожу никаких женщин в свое жилище. Вот в чем вопрос. Или ты думал, что я собираюсь читать тебе проповедь по вопросам морали?
— Это-то я как раз и подумал, — признался Бранко. По выражению его лица было видно, что он обиделся.
— Однажды здесь может появиться баба, которая врежет тебе по уху, Бранко.
— Мне?
— Ты как бы создан для этого, поскольку похож на павлина. Или ты думаешь, что женщины любят тебя исключительно за твою красоту?
— В большинстве случаев это так и есть, — самодовольно заявил коммунистический Казанова.
Зорге понял, что дальнейшая дискуссия с Вукеличем на эту тему бессмысленна. «Парень оказался более нестойким, чем я предполагал, — подумал Рихард. — Он представляет реальную опасность для нашей группы. Тут нужны жесткие меры».
— На дальнейшее приказываю: не приводить в свой дом ни одной женщины, — чеканя слова, сказал Зорге. — Навещай своих дам в их кроватях или же снимай номер в гостинице.
— Но...
— Эти девицы не слепые, Бранко, — прервал резидент. — Даже в том случае, если ты думаешь, что они в тебя влюблены. У них у всех глаза, и однажды кто-то из них увидит то, что не надо бы видеть, так как все бабы очень любопытны.
— Нет, не все, — попытался защититься Бранко. — Вот та, которая теперь у меня...
— Она знает свою цену! — возразил Зорге.
— Как ты можешь так утверждать?
— А я убедился в этом всего за пять минут. Ее любовь стоит пятьдесят долларов, и это наверняка завышенная ставка. Можешь сам в этом убедиться. Она сидит сейчас в «Эльдорадо» и дожидается меня. Я выдал ей уже двадцать долларов, во что и обойдется моя шутка.
— От этой дряни я подобного не ожидал, — промямлил Вукелич с жалким видом.
Мысль проверить утверждение Зорге даже не пришла ему в голову: он слишком хорошо его знал.
— Если любовь этой дамы имеет определенную цену, у нее можно купить и что-то другое. За сто долларов она продаст твою шкуру палачу, Бранко. Хочешь поспорим?
Бранко промолчал. Зорге холодно посмотрел на него и подумал: «Если за ним не проследить, он может, чего доброго, привести меня на виселицу».
Токийская организация НСДАП — Национал-социалистической немецкой рабочей партии — отмечала тридцатого января сорокового года «День прихода к власти». Празднество в соответствии с циркуляром партийной канцелярии, полученным из Берлина, должно было пройти скромно, но с достоинством. Партайгеноссе — товарищ по партии — доктор Рихард Зорге принимал участие в этом собрании.
Небольшой зал минут за десять до начала официальной части праздника был полон. Немецкая колония в Токио насчитывала около двух тысяч человек, четыреста из которых были членами партии.
Коммерсанты и инженеры, сотрудники посольства и немецкой торговой палаты, много женщин и несколько мужчин в военной форме, а также журналисты, полицейские и застрявшие из-за войны путешественники — все сидели или стояли группками, переговариваясь между собой. Их собрал не столько долг, сколько надежда приятно провести вечер.
Партайгеноссе Зорге появился через десять минут после назначенного времени
