у Айрис, подруги Джин, в ее собственной квартире на улице Ривингтон в Нижнем Ист-Сайде.
Я работала по ночам помощницей медсестры в больнице Бет-Дэвид и крутила роман с парнем по имени Питер.
Мы с ним познакомились в феврале на вечеринке Рабочей молодежной лиги и условились о свидании. На следующий день он приехал, чтобы повести меня в кино. Был день рождения Вашингтона, и родители сидели дома. Отец открыл дверь и не пустил Питера на порог, потому что тот белый. Это сразу же перевело легкую подростковую увлеченность в громкое революционное дело.
Решающим фактором моего переезда стали уничижительные ремарки отца о Дженни, которая на тот момент уже два года как была мертва, и скандал с сестрой Хелен. Мать угрожала вызвать полицию, и я ушла из дома. Отправилась на работу, вернулась, когда все уже спали, и собрала вещи. Всё, что не могла унести, связала в простыню, протащила по улице и оставила у ступеней полицейского участка. Я забрала одежду, несколько книг, гитару Дженни и отправилась к Айрис. На следующий день, перехватив на улице мужчину с пикапом, я заплатила ему пять долларов, чтобы он съездил со мной к родителям и помог вывезти мой книжный шкаф. Дома никого не оказалось. На кухонном столе я оставила загадочную записку: «Я выехала. Так как причины очевидны, результаты хорошо известны». Наверное, я имела в виду обратное, но была слишком взволнована и испугана.
Мне было семнадцать лет.
Покинув дом матери, нетвердо, но уверенно я изменила свое отношение к стране нашей побывки. Стала искать более плодотворной взаимности, чем простая горечь, от места материнской ссылки, улицы которого я выучила куда лучше, чем довелось ей. Но благодаря тому, что она знала и чему могла научить меня, я выживала там лучше, чем могла себе представить. Я дала дикое и веское обещание подростка сражаться по-своему, ближе к собственной силе, которая, впрочем, не так уж сильно отличалась от силы матери. И там я нашла других женщин, питавших меня, – от них я научилась иной любви. Как готовить еду, которой я никогда не пробовала в материнском доме. Как водить машину с ручной коробкой передач. Как раскрепоститься и не потеряться.
Их фигуры в моих снах занимают места рядом с Линдой, бабушкой Лиз и двоюродной бабушкой Анни, где они танцуют с мечами в руках, делают величавые, волевые шаги, знаменуя то время, когда все они были воительницами.
Во время возлияний я увлажняю землю в память о своих старейшинах.
Лето я провела с ощущением свободы и влюбленности – по крайней мере, так мне казалось. И еще мне было очень больно. Никто меня даже не искал. Я забыла, у чьих колен я усвоила гордость. Мы с Питером часто виделись и, поскольку это ожидалось, спали вместе.
Секс казался довольно незначительным, пугающим и немного унизительным, но Питер сказал, что я привыкну, Айрис сказала, что я привыкну, Джин сказала, что я привыкну, а я удивлялась, почему нельзя просто друг друга любить, дарить тепло, держаться близко, но без всего этого кряхтения.
В сентябре я переехала в отдельное жилище на Брайтон-Бич. Мы с Мечеными нашли эту комнату в начале лета, но она была занята. Хозяйка сказала, что ее можно будет снимать за двадцать пять долларов в месяц всю зиму. Так как я получала всего сотню да бесплатно обедала каждый день в больнице, ничего другого позволить себе не могла.
Хозяйку звали Гасси Фейбер. Ее брат помог мне перевезти вещи из квартиры Айрис. После переезда, когда миссис Фейбер пошла наверх, он закрыл дверь в мою комнату и сказал, что я хорошая девочка, и не хочу ли я оплатить его труд: чуть-чуть помолчать и не двигаться.
Мне показалось, что это довольно глупо, и он обкончал мне сзади все штаны.
Комната была одна, но большая. Ванная и кухня в конце коридора – общие, их я делила с постоянной жилицей, пожилой женщиной, дети которой платили за нее аренду, лишь бы от нее отделаться. По ночам она громко разговаривала сама с собой и плакала из-за того, что дети заставляют ее жить со «шварце», Черной. Я отлично слышала ее через общую стену нашей общей кухни. Днем она сидела за столом на кухне и пила мою газировку, пока я была на работе и занятиях.
К началу учебы в колледже мы с Питером расстались. Я точно не знала, почему наши отношения начались, как и не знала, почему они закончились. Однажды Питер сказал, что нам, наверное, стоит перестать встречаться на какое-то время, и я согласилась, считая, что так, видимо, и надо.
Остаток осени прошел в агонии одиночества, длинных поездках на метро и вечном недосыпе. Я работала в больнице сорок четыре часа в неделю и еще пятнадцать проводила на занятиях. На дорогу из Брайтон-Бич и обратно у меня уходило по три часа в день. Полсубботы и целое воскресенье оставались на то, чтобы плакать из-за молчания Питера и размышлять, не скучает ли по мне мать. Учиться я не могла.
Ближе к концу ноября я три дня не вставала с кровати, а встав, узнала, что меня уволили из больницы.
Оставшись без работы, я получила множество новых и очень поучительных впечатлений. Пришлось заложить печатную машинку – от этого мне стали сниться кошмары – и за деньги сдавать кровь, отчего меня бил озноб.
Каждый раз, когда я выходила из банка крови на углу Бауэри и Хаустон-стрит, зажав в кулаке пять долларов, в памяти всплывало, как во время работы в Бет-Дэвид я поправляла пациентам трубку для переливания. В чьи вены теперь попадет моя кровь? И кем тогда станет этот человек мне? Какие отношения возникают, когда один продает кровь другому?
В первую очередь отсутствие работы означало питье горячей воды, которую бесплатно давали в кафетерии колледжа, и мучения в бюро по трудоустройству, где кадровики хмыкали над моей дерзостью: претендовать на вакансии секретарш в приемных больниц, да еще и на полставки. (Стипендия приносила мне десять долларов в месяц, большую часть этих денег я тратила на арендную плату.)
Незадолго до Рождества я нашла подработку через свой колледж – у доктора, по вечерам. Так я смогла выкупить заложенную печатную машинку, и мне даже хватало времени пострадать. Я долго гуляла по зимнему пляжу. Кони-Айленд был всего в миле, и теперь, когда аттракционы и будки закрылись, променад стал прекрасным и тихим, под стать моим нуждам. Я не могла ходить в кино, хотя и любила фильмы, потому что вокруг
