Мне и самому очень захотелось совершить прогулку по льду и подышать свежим морозным воздухом. Я спустился вниз за фотоаппаратом и пригласил Робертсона составить мне компанию. Он с удовольствием принял приглашение, и мы поднялись на палубу. На лед уже сошло около половины экипажа. Все резвились, бегали и прыгали, словно маленькие дети. Чтобы перейти на лед, пришлось спуститься в резиновую шлюпку, так как выпуклый борт «Сидрэгона» и выступ ледяного поля соприкасались под водой на глубине около двух метров.
Поверхность ледяного поля была неровной, бугристой, покрытой спрессовавшимся снегом, который с хрустом трескался у нас под ногами. Виднелись уходящие вдаль извилистые гряды нагроможденных торосистых льдин высотой два-три метра — результат столкновения больших льдин и ледяных полей и их налезания друг на друга под действием ветра и течений. Огромные глыбы льда застыли на поверхности ледяного поля в самых причудливых положениях. Под воздействием солнечных лучей лед таял, и на поле образовалось множество «озер». Глубина некоторых из них постепенно увеличивалась, в результате чего «озера» соединились с находившимся подо льдом океаном. Когда температура воздуха снова понижалась, «озера» замерзали и покрывались тонким молодым льдом.
Подняв с поверхности такого «озера» ледяной кристаллик, я попробовал его на вкус и обнаружил лишь очень слабые признаки соли; такой лед вполне можно употреблять в пищу. Из верхних слоев морского льда соль постоянно переходит в его нижние слои; верхние слои после этого тают, образуя пресные «озера». В старое время на китобойных судах в море Баффина часто использовали такие «озера» для пополнения запасов пресной воды.
По проваливающемуся снегу Робертсон и я с трудом отошли от корабля. С профессиональным увлечением Робертсон начал показывать мне различные характерные признаки образования льда. Мы подошли к глубокой трещине в ледяном поле, образовавшейся от испытываемого им огромного напряжения. Многие признаки указывали на то, что эта трещина образовалась давно и пока не закрывается. Но мы знали, что трещины, которые превращаются со временем в разводья и полыньи, могут появиться и снова закрыться очень быстро. Полынья, в которой мы всплыли, начала свое существование именно с такой трещины и увеличилась затем до невиданных размеров благодаря, по-видимому, тому же необычному ветру, который очистил ото льда пролив Барроу и большую часть пролива Викаунт-Мелвилл.
Прошло около часа, когда мне доложили, что легководолазы готовы к погружению. Я должен был возвратиться на корабль. Мы неохотно пошли обратно. Робертсона кто-то отвлек, а я направился к «Сидрэгону». Готовые к спуску в воду Ситон и Брюер встретили меня улыбками.
— Я разрешаю вам погрузиться около льда, но ни в коем случае не под него, — сказал я многозначительно. — Сфотографируйте лед и просто потренируйтесь в движении под водой около него; на сегодня этого будет вполне достаточно, — добавил я.
На какой-то момент на лице Брюера появилось разочарование, но оно быстро сменилось характерной для него веселой улыбкой. Он, по-видимому, знал, что я всегда опасался за благополучный исход этих ныряний больше, чем за что-либо другое, и что никакие уговоры и увещевания не изменят моего решения. Я беспокоился за водолазов не зря. Дело в том, что после погружения они выходили из-под моего контроля и действовали самостоятельно. Конечно, если они окажутся в беде, мы попытаемся вытащить их на поверхность при помощи сигнальных линей, но беда в том, что последние могут безнадежно запутаться в беспорядочно нагроможденных льдинах.
Я вспомнил об одном случае спуска водолазов с ледокола, который производили в начале этого года и который чуть не закончился трагически. Водолазы попали в медленное вертикальное течение, которое увлекло их вниз на тридцать метров, прежде чем они догадались взглянуть на свои наручные глубиномеры. Глубина океана под нами была более трех с половиной тысяч метров. Мы ничем не смогли бы остановить погружение водолазов, кроме сигнальных линей, а сами они могли и не заметить, что глубина погружения быстро увеличивается. В другом известном мне случае водолаз случайно выпустил изо рта загубник и сильно перепугался; этого аквалангиста едва успели вытащить на поверхность живым.
Через несколько минут Ситон и Брюер скользнули под воду, а я устроился поудобнее на поручнях мостика, чтобы видеть и водолазов и людей на льду. В группах по два-три человека моряки «Сидрэгона» разбрелись во всех направлениях. Они или обследовали ледяные торосы, или весело бросались снежками, или разбивали большие льдины, чтобы посмотреть на узорчатые слои, из которых те состояли. Полоса тумана несколько приподнялась, и видимость увеличилась до пятнадцати миль почти во всех направлениях. Однако над самой полыньей все еще стояла туманная дымка, которая не позволяла судить о размерах этого открытого участка воды. Вскоре водолазы закончили свою работу и благополучно всплыли на поверхность. К этому времени на мостике появился рассыльный.
— Вас просят спуститься в радиорубку, — четко доложил он мне.
При помощи радиостанции с одной боковой полосой радисты установили очень четкую и надежную связь с Пентагоном. Это позволило мне обстоятельно доложить о нашем положении заместителю начальника штаба ВМС вице-адмиралу Биклею и другим.
К исходу седьмого часа стоянки «Сидрэгона» у ледяного пирса настало время продолжить наш путь, чтобы не выйти из намеченного графика продвижения к цели. Все необходимые работы были выполнены; уволенные на «берег» возвратились. Мы отошли от льдины, оставив в ней стальные стойки, к которым швартовались. Нагреваясь от солнечных лучей, со временем они пройдут через лед и упадут на дно океана.
Видимость над полыньей не превышала трех миль. Мы отошли от льдины и в надводном положении десятиузловым ходом направились на юг, чтобы получить представление о размерах полыньи. После короткого галса в этом направлении мы развернулись на север и повысили скорость хода до пятнадцати узлов. Видимость увеличилась до шести миль. Границы полыньи по обеим сторонам нашего курса виднелись на расстоянии трех миль. Ни одна подводная лодка не ходила еще с такой скоростью в окружении паковых льдов. Мы долго шли на север, но границы полыньи с этой стороны так и не увидели. Кое-кто начал шутить, что так мы можем дойти в надводном положении и до Северного полюса. Холодный ветер продувал находившихся на мостике до костей. Вскоре я решил, что, оставаясь в надводном положении, мы не докажем ничего, кроме того что в паковом льду Северного Ледовитого океана можно встретить огромные участки открытой воды. Я решил уйти в более привычную для «Сидрэгона» среду, на глубину.
