Впервые находясь в паковом льду, подводная лодка могла погрузиться нормально, идя на приличной скорости вперед. Я вывел подводный корабль сначала на максимальную глубину для батитермографических наблюдений, а затем снова подвсплыл на рабочую глубину.
Меня охватило немалое беспокойство, когда, войдя в кают-компанию, чтобы позавтракать, я обнаружил там двух электриков, занятых демонтажем переборки напротив буфета. На палубе около них лежали снятые с переборки большие панели и секции.
— В чем дело? — спросил я взволнованно.
— Опять замыкание, сэр. В распределительную коробку попадает влага, — ответил мне, указывая на коробку, старший электрик Шейд.
Нам пришлось бороться с замыканиями в электропроводке с тех пор, как «Сидрэгон» начал плавание в холодных арктических водах. После настоящего похода нам будет легче убедить главное управление кораблестроения в необходимости усилить степень изоляции электропроводки и улучшить вентиляцию помещений подводной лодки, предназначаемой для плавания в подобных условиях. Замыкания, если они становятся столь частыми и серьезными, могут привести к пожару, а пожар в условиях подледного плавания — к катастрофе. Я взял телефонную трубку и соединился с вахтенным офицером.
— Как состояние погоды? — спросил я сухо.
Ответ последовал лишь после нескольких секунд напряженного молчания.
— Погода пасмурная, сплошная облачность, сэр, — послышалось в трубке. — Над нами торосистый лед, свисающий на двадцать пять — двадцать семь метров. Полыньи встречаются довольно часто. Видимость на телевизионном экране отличная.
Пока выполнялись обычные утренние работы, такие, как очистка мусоропровода, продувание сточной цистерны санитарных узлов, дополнительная дифферентовка корабля, я наблюдал за экраном телевизора. Изображение было ясным. Острые кромки открытых трещин в ледяном поле вырисовывались необыкновенно четко. В промежутки между огромными беспорядочно нагроможденными глыбами льда проникали солнечные лучи, которые резко подчеркивали их причудливую форму и толщину. Иногда на экране было видно даже отражение от легкой зыби на поверхности небольших полыней. Я приказал включить записывающее устройство видеомагнитофона, чтобы запечатлеть на пленке эту чарующую картину.
Когда все работы были выполнены, я приказал вахтенному офицеру уменьшить скорость хода до семи узлов и подвсплыть на глубину сорок пять метров, а сам стал внимательно наблюдать за эхоайсбергомером. Импульсы на экране были нечеткими, а звуковые сигналы — значительно слабее, чем в тех случаях, когда перед «Сидрэгоном» были айсберги. Казалось, что перископ можно было поднять без особого риска, хотя я сознавал, что льдина с тридцатиметровой подводной частью снесла бы перископ начисто.
На всякий случай уменьшив скорость хода до трех узлов, я включил подъемное устройство перископа. С трудом преодолевая давление забортной воды, он начал медленно подниматься. Я откинул рукоятки вниз, как только они показались из колодца, и с нетерпением прильнул глазами к окуляру еще до того, как перископ остановился в верхнем положении.
Моему взору открылось потрясающее зрелище. На какой-то момент я буквально остолбенел от ужаса. В прозрачной синей воде на опасно близком расстоянии от перископа проплывали гигантские сине-черные массы свисающего сверху льда. Я с трудом удержался от того, чтобы не дать команду опустить перископ и перевести «Сидрэгон» на более безопасную глубину.
— Какая осадка льда над нами? — спросил я дрогнувшим голосом.
— Проходим под восемнадцатиметровым льдом, — раздался спокойный ответ.
В тот момент мне показалось, будто я нахожусь в комнате и смотрю в окно, а мимо со скоростью сто метров в минуту проносятся льдины. «Мы идем на слишком опасной глубине», — подумал я, поеживаясь от страха и разворачивая при помощи правой рукоятки призму, чтобы взглянуть в верхнем направлении. Казалось, что на корабль падает целая серия гигантских ледяных глыб. Никогда еще у меня не было такого сильного желания уйти на глубину.
— Боже мой! — услышал я взволнованный возглас позади себя.
Оглянувшись, я увидел группу людей, столпившихся у экрана телевизора и так смешно выглядевших, что я забыл на мгновение о своем страхе и рассмеялся. Однако я тут же снова прижал глаза к окуляру и стал смотреть на спокойно плывущую мимо нас грозную панораму. По сравнению с черно-белым телевизионным изображением через перископ картина представала совсем иной, гораздо более ясной, в захватывающих дыхание красках, так как объектив перископа находился в два раза ближе ко льду, чем объектив телекамеры. Я был уверен, что, если впереди появится опасная для нашего корабля глубоко сидящая льдина, то эхоайсбергомер предупредит нас об этом за несколько тысяч метров. Просмотр толщины воды через перископ по горизонтали, в направлении движения «Сидрэгона», ничего не давал из-за сравнительно слабой освещенности сверху. Постепенно я успокоился.
— Это просто фантастично, посмотрите, Стронг, — обратился я к старшему помощнику, заметив по выражению его лица, что ему, так же как и мне, хотелось увеличить на всякий случай глубину погружения «Сидрэгона».
Когда он подошел к перископу и приложил глаза к окуляру, я понял, какой вид был у меня в только что прошедшие минуты. Все мышцы его тела как-то напружинились, словно через них пропустили электрический ток. Не говоря ни слова, он торопливо и резко разворачивал перископ и призму, чтобы рассмотреть свисающие грозные выступы льда над нами. Отходя от перископа, он произнес многозначительно:
— Ну и видик! Вот это да!
Следующим к перископу подошел доктор Лайон. Я удивился, что его реакция была точно такой же.
— Разве вам не приходилось наблюдать такой картины раньше? — спросил я этого ветерана «Наутилуса», «Скейта» и «Сарго».
— Но ведь на «Наутилусе» и «Скейте» не было эхоайсбергомера, а «Сарго» совершал переход в темное зимнее время, — ответил он просто.
Затем я предоставил возможность посмотреть через перископ поочередно каждому члену экипажа и всем нашим гражданским специалистам. Разумеется, на это ушло немало времени. После этого я приказал перевести «Сидрэгон» на привычную для него глубину. Около четырех часов дня 23 августа мы начали подыскивать подходящую полынью для всплытия.
Через некоторое время я увидел через перископ свежезамерзшую полынью. Доктор Лайон, находившийся у эхоледомера, заявил, что толщина ледяного покрова полыньи менее пятнадцати сантиметров. Я решил, что лучшего случая запечатлеть на видеомагнитофоне картину всплытия с пробиванием льда нам не представится. Включив записывающее устройство и телевизионную камеру, я направил ее на ограждение мостика, и мы начали медленно всплывать. Мостик было видно на экране так хорошо, как если бы мы смотрели на него, стоя на палубе в надводном положении.
