Я его толкнул, ибо хотел ему показать, что я его не боюсь. Дягилев меня ударил палкой, потому что я хотел уйти от него. Он почувствовал, что я хочу уйти, а поэтому побежал за мною. Я бежал шагом. Я боялся быть замеченным. Я заметил, что люди смотрят. Я почувствовал боль в ноге и толкнул Дягилева. Мой толчок был слабый, ибо я почувствовал не злость к Дягилеву, а плач. Я плакал. Дягилев меня ругал. Дягилев скрежетал зубами, а у меня на душе кошки царапали. Я не мог больше удержаться и пошел медленно. Дягилев пошел тоже медленно. Мы пошли медленно. Я не помню, куда мы шли. Я шел. Он шел. Мы пошли и пришли. Мы жили долго. Я жил скучно. Я горевал один. Я плакал один. Я любил мою мать и писал ей каждый день письма. Я плакал в этих письмах. Я говорил о моей будущей жизни. Я не знал, как быть. Я забыл то, что писал, но у меня осталось чувство, что я плакал горько. Моя мать почувствовала, ибо отвечала письмами. Она не могла мне ответить на мои цели, ибо цели были мои. Она ждала моих намерений. Я боялся жизни, ибо я был очень молод. Я уже женат пять с лишним лет, я жил с Дягилевым тоже 5 лет. Я не могу считать. Мне теперь 29 лет. Я знаю, что мне было 19 лет, когда я познакомился с Дягилевым. Я любил его искренне, и когда он говорил, что любовь к женщинам есть вещь ужасная, то я ему верил. Если я ему не поверил, я бы не мог делать то, что я делал. Мясин не знает жизни, ибо у него родители были богаты. У них ничего недоставало. У нас не было хлеба. Мать пошла в цирк Чинизелли, чтобы заработать немного денег. Мать стыдилась такой работы, ибо она была известная артистка в России. Я понимал все, будучи ребенком. Я плакал в душе. Моя мать тоже плакала. Я один раз не выдержал и побежал к Бурману, моему другу, его звали Анатолий, он теперь женат на Клементович. Я побежал к его отцу и рассказал, что моя мать страдает от денег. Тогда его отец [пианист] сказал мне. чтобы я пошел к управляющему императорских театров в Петрограде. Я побежал. Мне было всего 14–15 лет. Управляющего звали Дмитрием Александровичем Крупенским[19]. Директор был Теляковский. Государь был Николай Второй. Я любил театр. Я пошел в контору. Когда вошел, испугался, ибо увидел сухие смеющиеся лица. Я вошел в комнату, где сидел Крупенский. Он носил черную бороду. Я его испугался, ибо я боялся бороду. Я дрожал, как осиновый лист. Я не хотел ему ничего говорить. Я молчал. Крупенский и другие чиновники стали смеяться. Я задрожал еще больше. Я дрожал, а все смеялись. Крупенский меня спросил, что я хочу, тогда я ему сказал, что мне надо 500 рублей для уплаты долгов моей матери. Я узнал эту цифру случайно. Я не думал, что говорю. Я дрожал. Я встал. Я почувствовал лица скучные. Я ушел. Я бежал скоро, задыхаясь. Крупенский и черная борода гнались за мною. Я бежал. Я кричал про себя: «Я больше не буду, я больше не буду». Я плакал в душе, но слезы не выходили. Я знал, что если я приду к моей матери, то она меня поймет, а поэтому побежал к ней и рассказал ей обо всем. Я не умел врать. Когда я начинал врать, я дрожал, как осиновый лист. Я был листом Божьим. Я любил бога, но я не любил молиться. Я не знал, что мне надо делать. Я жил, и жизнь проходила. Я не понимал дел и не любил, но мне Бог помогал. Я получал уроки. На уроках я был прост. Я был счастлив работать. Я плакал часто в моей комнате. Я любил иметь мою отдельную комнату. Я думал, что я большой, если у меня отдельная комната. В отдельной комнате я мог много плакать. Я читал Достоевского. Я читал «Идиота» [в] 18 лет и понял его значение. Я хотел быть писателем и изучал неумело рукопись Достоевского. Я изучал Гоголя. Я переписывал Пушкина, думая, что если я буду писать, копируя, то я научусь писать стихи и романы, как Пушкин. Я переписывал много, но почувствовал, что все это глупости, и бросил. Я жил просто. У нас было хлеба достаточно. Моя мать любила угощать. Она звала людей, когда чувствовала, что у нас много. Моя мать любила знакомства, а поэтому их звала. Я любил тоже знакомых, а поэтому слушал все, что говорили старшие. Я понимал старших, а поэтому меня тянуло к старшим. Я понял мою ошибку после, ибо у старших были другие задачи, чем у меня. Оттого, что я любил старших, маленькие меня оттолкнули, ибо меня не понимали. Я знал мальчика Гончарова. Я не помню его маленького названия. Я вспомнил, его звали Леонидом. Леонид пил водку, я не пил водку. Мы были в школе вместе. Общая жизнь в школе нас соединила, но не вместе, ибо его привычки я не перенял. Я не знаю, кто научил его пьянствовать. Его лицо было бледно и наполнено прыщами. Воспитатели не понимали детей, ибо запирались в дежурную комнату, где читали или принимали своих знакомых. Я понимаю воспитателей, которым скучно при детях. Я понимаю, что дети не понимают воспитателя. Воспитатель вещь трудная. Я не отдал мою Киру на воспитание, ибо понимаю, что такое воспитание. Я хочу, чтобы люди воспитывали своих детей сами, а не отдавали чужим, ибо чужие скучают.
Я не мог писать, ибо я подумал над письмом. Я хотел сказать, что жизнь детей зависит от их воспитания. Воспитатели не могут воспитывать детей, ибо они не женаты. Если они женаты, то они скучают по своей жене и детям. Я знаю одного воспитателя, у которого были любимчики. Он назывался Исаенко. Я любил его, но чувствовал, что он не любит меня. Я боялся его, думая, что он хочет мне зла. Он меня позвал раз к себе на квартиру, сказав мне, что хочет меня научить французскому языку. Я пошел к нему, думая научиться, но по приходе он меня посадил на стул и дал книгу. Я почувствовал скуку. Я не понимал, зачем он меня позвал, когда он дает мне книгу в руки. Я читал вслух, но мне было скучно. Исаенко позвал меня есть вместе с другими. Я почувствовал, что он платит за еду и комнату людям, у которых живет. Я не понял французского языка, ибо они говорили по-русски. Женщина была молода и худа. Ее нервы были испорчены, ибо она много двигалась. С нею был один молодой мужчина, не помню, как выглядел. Ее лицо мне запечатлелось. Она имела малюсенькую собачку, которая все бегала по столу и лизала тарелку у нее. Она любила эту собачку. Я не любил эту собачку, потому что она была больная. У нее тело было испорченное. Она была худенькая. Ножки длинненькие. Ушки маленькие. Глазки выпуклые. Словом, собачка была малюсенькая. Я почувствовал жалость к собачке, и мне стало грустно. Исаенко смеялся над собачкой, ибо она была малюсенькая. Я чувствовал, что я был лишний, ибо они хотели о чем-то говорить и промолчали. Я почувствовал секрет. Я хотел уходйть, но не знал как. Исаенко мне улыбался. Я почувствовал отвращение и ушел, оставляя на тарелке все наложенное. Я знал, что он. Я ушел с чувством скверным к Исаенке и всем находящимся. Я чувствовал тошноту. Я не мог продолжать уроков французского языка и избегал Исаенку. Исаенко меня преследовал и придирался к моим баллам. Я получал колы, т. е. единицы. У нас была двенадцатибалльная система, и самый большой балл считался 12. Яне учил французский язык, ибо чувствовал отвращение. Учитель французского языка чувствовал, что я не люблю французский язык, и злился. Я не учил французский язык, а когда он меня спрашивал, я слушал подсказку. Он мне ставил баллы когда как. Ему надо было показать, что его ученики хорошо учатся, а поэтому он мне ставил хорошие баллы. Я стирал единицы и ставил девятки. Я любил переправлять баллы. Француз не замечал, и никто меня не трогал. Я оставил мой французский язык.
