герцогиня сказала Джелке, что, если США вступят в войну, эта страна войдет в историю как величайший неудачник всех времен. У Джелке сложилось впечатление, что они оба восхищаются Гитлером» [374].
Виндзоры все больше беспокоились о безопасности своих французских владений и оплате услуг персонала. В апреле 1941 года Черчилль лично, через американского посла в Париже Уильяма Буллита, договорился о выплате 55 000 франков арендной платы за парижскую недвижимость вместе со страховкой в размере 10 000 франков и 15 000 франков, причитающихся за помещение, которое они арендовали в Банке де Франс. Хотя банк находился под контролем Гитлера [375]. По словам Чарльза Хайама, «Бедо выступал посредником в этих договоренностях, поскольку был близок к Буллиту и послу нацистов Отто Абецу» [376].
Британцы и американцы тем временем продолжали следить за деятельностью Веннер-Грена. После того, как герцог «представил на утверждение амбициозное предложение Акселя Веннер-Грена по социальному и сельскохозяйственному развитию на острове Гранд-Багамы (sic), которое предполагало бы передачу Веннер-Грену больших участков земли», Министерство иностранных дел связалось с Вашингтоном, учитывая, что место для базы США на Багамах еще не было выбрано. Ответ был быстрым и ясным: «С Адмиралтейством и МИ-5 были проведены консультации, и они не склонны отдавать предпочтение названному лицу из-за его несколько сомнительных политических склонностей и стратегического положения острова» [377].
Летом 1941 года Виндзоры выразили желание посетить ранчо герцога в Канаде. Продолжались деликатные переговоры, чтобы избежать пересечения Эдуарда со своим братом, герцогом Кентским, который должен был посетить Канаду в сентябре. Нужно было организовать маршрут, который обходил бы Оттаву, где брат Эдуарда, возможно, принимал был генерал-губернатора, их дядю, лорда Этлона. Кроме того, все еще существовала проблема поощрения изоляционистов в то время, когда Британия стремилась втянуть Америку в войну.
В конце сентября 1941 года пара вылетела в Майами – глаза Уоллис были забинтованы из-за ее страха летать – где они встретили 300 курсантов Королевских ВВС, обучающихся у панамериканских инструкторов, прежде чем сесть на поезд в Вашингтон. Там был прием в Национальном пресс-клубе, и они остались в Белом доме. Из Вашингтона чета отправилась на поезде, одолженном другом, железнодорожным магнатом Робертом Янгом, через Чикаго на ранчо в Альберте, где провели первую неделю октября.
Герцог купил одноэтажное здание во время своего первого визита в Канаду в 1919 году и нанес туда короткие визиты летом 1923, 1924 и 1927 годов. Он интересовался животноводством и хотел внедрить практику из земель герцогства Корнуолл. К 1930 году он потратил на это почти 250 000 долларов и с помощью У. Л. Карлайла, профессора сельского хозяйства, создал лучшее племенное стадо в Канаде, но не заработал денег и несколько раз подумывал о продаже хозяйства.
В 1932 году канадцы подарили ему несколько тысяч прилегающих акров земли короны и права на их минеральные ресурсы, но после отречения Эдуард понял, что будет трудно претендовать на то, что было британской территорией. В 1938 году герцог продал стадо крупного рогатого скота, но ранчо продолжало терять деньги – 3000 долларов в 1939 году. Попытки продать его в первые месяцы войны ни к чему не привели. В конце 1940 года американский полярный исследователь Линкольн Эллсворт предложил ему 40 000 долларов, и герцог испытал искушение согласиться, но затем в этом районе началось бурение нефти. Именно этот интерес послужил толчком к визиту в 1941 году.
Виндзоры вернулись через Вашингтон, где обед на двадцать два человека пришлось отменить в последнюю минуту, потому что герцогиня предпочла послать за едой, а герцог – поесть фруктов в своей спальне. Дороти Галифакс, жена посла Великобритании лорда Галифакса, была «возмущена, когда ей предъявили счет на 7,10 фунта стерлингов за аренду грузовика для доставки их багажа на вокзал и обратно – это казалось излишним для 24-часового визита» [378].
Вопреки советам, пара остановилась в «Уолдорф Тауэрс» в Нью-Йорке, где они заняли целый этаж. Они встречались с врачами, адвокатами и друзьями, ходили по магазинам, смотрели какие-то шоу и обедали вне дома, но также находили время для общественных обязанностей. Герцог встретился с мэром Ла Гуардиа, чтобы обсудить жилищные условия в городах, в то время как герцогиня посетила центр для незамужних матерей и младенцев. Они осмотрели мобильные госпитали Британско-американского корпуса «Скорой помощи», пообедали с Британским обществом помощи жертвам войны, осмотрели жилищные проекты и заводы по производству вооружений. А также сыграли в дартс с матросами в Британском клубе моряков торгового флота. Куда бы они ни пошли, они привлекали большие толпы, «которые мешали движению транспорта, разбрасывали кассеты и обрывки телефонных книг и, должно быть, неизбежно напоминали герцогу о его бурном приеме здесь как принца Уэльского» [379].
В Балтиморе пару встретила на маленькой станции Тимониум в долине Дуларей толпа из 5000 человек, включая генерала Уорфилда, дядю Гарри, ближайшего родственника со стороны отца Уоллис. Они остались с ним на его ферме площадью 400 акров, где Уоллис часто останавливалась в детстве. На официальном приеме собралась толпа в четверть миллиона человек, когда они ехали с мэром в открытых автомобилях и полицейским эскортом в загородный клуб Балтимора, где 800 человек были приглашены встретиться с ними. Этот визит приобретал черты королевского тура. Пара осмотрела британские проекты по оказанию помощи военным, пообедала с губернатором штата Мэриленд и посетила два лагеря Гражданского корпуса охраны природы.
Они продолжали выступать в поддержку британских военных усилий, но подверглись критике за то, что не вернулись на Багамы, где многие владения недавно были разрушены ураганом.
14 октября герцог отправился в Вашингтон, чтобы повидаться с лордом Галифаксом, который написал Черчиллю:
«Его визит, похоже, прошел нормально и не привлек слишком большой огласки. В целом пресса, за исключением одной или двух газетенок, вела себя нормально. Несколько дней назад у меня был с ним долгий разговор, в ходе которого он открыл свое сердце и говорил совершенно свободно. Ему очень горько из-за того, что он застрял на Багамах, где, по его словам, отвратительный климат и где нет никого, кроме случайных американских гостей, в ком он мог бы видеть друга. Я должен сказать, что это, безусловно, звучит довольно мрачно»
