Так вот однажды мы впервые пошли в Одессу, выполняя какие-то представительские функции. Стояли вблизи центра города, и мы с механиком Небратенко пошли гулять по городу. Я был очарован Одессой, ее набережной, бульварами, и конечно, людьми. Многое слышал об одесситах, их говоре, любви к юмору, но не думал, что меня сходу могут так просто облапошить. Зайдя в какой-то маленький магазинчик, в котором практически не было покупателей, я попал в объятия немолодой пары — продавца и продавщицы, которые встретили меня, как своего ближайшего и любимого родственника. Только что не расцеловали. В результате все мои небольшие «подкожные» тотчас перекочевали в их цепкие, но такие «добрые» руки. Все было истрачено на какую-то нейлоновую женскую кофточку, преподнесенную мне как последний писк западной мануфактуры. Эта кофточка была представлена с таким восторгом, что только для меня, военно-морского врача, сразу, просто в дверях, понравившегося этой хитрой паре, и в знак уважения ко всему Военно-морскому флоту, они просто отрывают эту прекрасную импортную вещь, красивую и качественную, от своих уже немолодых торговых сердец, да еще за такую мизерную сумму. Кстати, кофточка жене не понравилась, а заначка улетучилась.
И вот два начищенных и наглаженных офицера нашего очень уважаемого в Одессе Военно-морского флота, дефилируют по Дерибасовской. Мы шли, созерцая одесские красоты, когда рядом с нами появилась парочка девчат с невинными очаровательными личиками и точеными фигурками. Они скользнули глазками по двум молодым мореманам. Мы же говорили о своих делах, девочки обогнали нас и шли впереди метрах в десяти. Как известно, у многих механиков из-за постоянного рева вентиляторов и гула других механизмов был довольно громкий голос, умерить который они по привычке не могли даже при обычной беседе и в обычной обстановке. Вот он, идущий сзади прекрасных созданий, не рассчитав расстояния, громко поделился со мной своей голубой мечтой.
— Слушай, док, ну цыпочки, ну красотки, вот бы трахнуть. А?
Не успел я его остановить, как цыпочки остановились, обернулись к нам и очень обыденно предложили:
— В чем дело, мальчики, по сотне с носа и все дела!!
Может теперешняя молодежь только посмеялась бы над нами, но мы тогда были по теперешним оценкам «полные лохи» и люди с другой планеты. Мы же с ним остановились, как вкопанные, пораженные таким циничным предложением, исходящим от молодых и симпатичных девушек. Одновременно только и сказали:
— Да!.. Одесса-мать!
Механик долго сетовал, что впервые столкнулся с откровенными проститутками, плевался и ругал всех женщин без разбора.
Такие вот мы были, что не отрицало уличных знакомств с очень быстрым решением половых вопросов, но это не называлось проституцией, а было просто бл…вом. А это хоть и осуждалось, но встречалось на каждом шагу.
Сон на корабле — это святое. Ночные тревоги, особенно после гибели линкора «Новороссийск» в 1955 году, часто обрывали его, иногда до двух раз за ночь. Зато засыпали мы мгновенно. Особенно ценился дневной послеобеденный сон, минут так на 30–40. После шести лет службы на корабле привычка «покимарить» после обеда хоть десяток минут осталась у меня на всю жизнь и часто приводила меня в неловкое положение. Я засыпал на каком-нибудь совещании прямо на глазах у большого начальства. А уж на корабле! По окончании обеда я несся в каюту и мгновенно засыпал, чем приводил в полный восторг моего соседа по каюте Васю Празукина. Он всем говорил:
— Представьте, пока я спускался с трапа из кают-компании и был остановлен кем-то на минуту традиционным вопросом: «А когда я получу то или иное из снабжения?», доктор уже крепко спал. Просто феноменально!
Многие офицеры, в том числе командир, хорошо знали об этих моих пристрастиях.
И вот — Азовское море. Корабль выполняет задачу корабля-цели, по которой испытывают пуск низколетящей крылатой ракеты, полет которой контролирует и корректирует пилот реактивного истребителя, летящего выше ракеты. Корабль долго маневрирует в ожидании этого пуска и я, сидя в медпункте, благополучно засыпаю. Через какое-то время проснулся и решил подняться на мостик и посмотреть, как там идут дела. Стал подниматься по трапу, ведущему на ГКП (Главный командный пункт, а проще мостик), и вдруг ощутил не только ухом, а как бы всем телом, грозный, нарастающий гул, заполнивший все и вся, и пронизывающий, как говорится, от головы до пяток. Еще не успев со сна как следует испугаться, я поднялся на последнюю ступеньку трапа и охватил глазами странную картину: командир, бледный, как полотно, с отвисшей челюстью и выпученными глазами, задрав голову, смотрел куда-то за горизонт в сторону нарастающего гула. Старпом, согнувшись чуть не пополам, прятал голову за какую-то стойку, а штурман усердно пытался залезть в свой, закрытый от дождя, стол для прокладки курса корабля. Пока я соображал, что же это все значит, над мостиком на высоте метров 100–150 пронеслось нечто, издававшее громоподобный шум. Казалось, что небо падает на нас. Это что-то с огромной скоростью пролетело над кораблем, а над ним выше летел истребитель. Командир, придя в себя, кинулся к передатчику УКВ и, забыв, что его могут подслушать недруги, кричал:
— Ты что делаешь, а?! Ты почему высоту не соблюдаешь? Доложу!! В ответ было слышно:
— Командир, подумаешь, на сто метров ошибся! Вы что там все укакались от страха что ли?
— Доложу! — взвыл Румпель, уже совсем оправившийся от страха. Старпом и штурман смущенно помалкивали.
— Товарищ командир, что случилось? — поинтересовался я.
— Что случилось, что случилось! Этот дурак, — он махнул рукой в небо, — ошибся в высоте полета ракеты и у нас было полное представление, что она летит прямо на нас! Вот что случилось.
Оказывается, вся эта чудесная сцена, которую я, не успевший со сна сразу оценить, была обусловлена видом крылатой ракеты, ошибочно летящей очень низко над кораблем. Потом, когда все успокоились и готовы были воспринимать юмор, я в лицах, изобразил поведение доблестного командования корабля (разумеется, обойдя командира), особенно заострив внимание на попытках штурмана залезть в свой столик. Все, конечно, долго смеялись. Только после этого старпом Афанасьев вдруг огрызнулся:
— А тебе, доктор, потому было не страшно, что ты свои глаза еще от сна не продрал, проспишь весь белый свет и на дно пойдешь в спящем виде. А мы люди живые, нам помирать еще рановато, вот и прятались, как могли, от этой штуки.
Командир снисходительно улыбался, одобряя слова старпома.
Командир, капитан 3 ранга Мищенко, разрешал мне в любой время, исключая учебно-боевые тревоги, находиться на его командирском мостике. Это позволило мне довольно хорошо понимать всю кухню управления кораблем. А это, скажу я вам, очень трудная, нервная и многоплановая работа. С тех пор я испытывал искреннее уважение к командирам кораблей, независимо от их личных качеств, и не стараюсь этого скрывать. Находясь на мостике в различных ситуациях, познавал морскую терминологию, приборы управления кораблем и другую технику, обеспечивающую артиллерийские и торпедные стрельбы. В общем, старался быть своим среди людей, которым государство вручило право и ответственность по эксплуатации сложного и весьма грозного оружия под названием эскадренный миноносец 30 «бис».
