Ильинична Ратнер, жившая тут же, на набережной Фонтанки, напротив моста. Нет, революционеркой она не была и динамит под мост не подкладывала. Просто у нее были свои причины ненавидеть кавалеристов. То ли в молодости ее обольстил и бросил ветреный конногвардейский офицер, то ли тетушке просто надоел стук копыт всадников, проезжавших по мосту что ни день. Как бы там ни было, однажды, выглянув в окошко, она в сердцах пожелала бравым всадникам:
– Чтоб вам провалиться!
Ну они и провалились. Достоверность этой истории сяк волен определять по-своему. Лично мне что-то не верится в эту самую Ильиничну, обладавшую столь мощным телекинезом…
Совершенно безобидные «городские легенды» связаны с первым постоянным мостом через Неву – Благовещенским, по моему глубокому убеждению (и не только моему) самым красивым питерским мостом.
Строили его довольно долго, и стройкой все это время руководил С. В. Кербедз, пожалуй, самый известный русский инженер-мостостроитель XIX века, автор проекта и Благовещенского, и других мостов.
Первая история, возможно, и байка. А возможно и исторический анекдот (напомню: в прежние времена «анекдотом» именовался занимательный реальный случай из жизни какой-нибудь знаменитой персоны). Рассказывали (и это прилежно записал для потомства писатель Нестор Кукольник), что уже после начала строительства Кербедз изобрел машину для забивки свай, самого трудоемкого процесса тогдашнего мостостроения. Однако, представив чертежи начальству, «главнокомандующему» путей сообщения графу Клейнмихелю, получил не награждение или хотя бы похвалу, а наоборот, разнос. Клейнмихель выдал выговор «с занесением» за то, что «зачем он этой машины прежде не изобрел и тем ввел казну в огромные и напрасные работы». Вообще-то Клейнмихель и в самом деле, как бы это помягче выразиться, большим умом похвастать не мог, так что все возможно…
Зато второй случай – явная побасенка, получившая, однако, в Петербурге большое хождение. Говорили, что Николай I, прекрасно понимая всю уникальность и трудность строительства (раньше таких мостов в России не строили), заранее распорядился при завершении каждого нового пролета повышать Кербедза на один чин. Вот Кербедз, узнав об этом, срочно пересмотрел проект и увеличил количество пролетов.
Вздор, конечно, – хотя бы с чисто технической точки зрения. В те времена строительное дело уже довольно высоко поднялось в развитии, и проект подобного моста требовал немалого количества чертежей и технических расчетов, которые один человек в сжатые сроки, «на коленке», ни за что не переделал бы. Однако слухи оказались устойчивыми еще и потому, что обстоятельства для них оказались благоприятными: мост строили семь лет; начав стройку капитаном, Кербедз закончил ее генералом. Но исключительно в силу порядка чинопроизводства. Корпус путей сообщения (занимавшийся не только железными дорогами, как появившееся позже МНС, а именно что всеми путями сообщения, какие только имелись) был конторой привилегированной, технари пользовались большим уважением, носили офицерские чины, щеголяли в красивых мундирах, при шпагах (как два моих прапрапрадеда, начавшие службу как раз в Корпусе при Николае).
И наконец, откровенно забавная деталь. После торжественного открытия моста по Петербургу пошли слухи, что Кербедзу помогала возводить мост нечистая сила. Ничего исконно русского здесь не было – с раннего Средневековья подобные слухи кружили практически обо всех грандиозных и красивых постройках, как мостах, так и соборах. Ну вот как-то не умещалось в сознании у тогдашнего народа, что человек своими собственными усилиями способен создать этакое архитектурное чудо – непременно ухитрился подпрячь на работу чертей, а то и самого дьявола. Правда, для середины XIX века подобные россказни были уже откровенной архаикой, и эта «городская легенда» довольно быстро как-то незаметно угасла сама собой…
Зато из шести «городских легенд», объясняющих происхождение Поцелуева моста, пять вполне себе «мирные». Только одна из них откровенно печальная: якобы именно на этом мосту прощались с родными и близкими, которых вели в расположенную недалеко от моста тюрьму – Литовский замок. Вот только Литовский замок построен гораздо позже моста…
Остальные версии гораздо более лиричны и лишены тени печали. Говорят, что название мост получил оттого, что поблизости располагался Гвардейский флотский экипаж, и на мосту новобранцы прощались с родными, а «старички» – с подругами после увольнительной. Говорят, что в те времена, когда границей Петербурга как раз и был расположившийся на Мойке мост, там прощались с уезжающими. И считалось, что если поцеловать человека на мосту, он непременно вернется в добром здравии. Говорят, что на мосту очень быстро после его строительства стали назначать встречи влюбленные парочки. Что был якобы в старину обычай: целоваться со всеми проходящими и проезжающими по мосту, даже незнакомыми (вот в эту версию верится меньше всего – представляете, какие дикие заторы возникли бы на мосту, будь в ходу постоянное массовое целование?). Более правдоподобная версия гласит: у влюбленных был обычай целоваться, проходя по мосту – чтобы никогда не расстаться.
Ну а более приземленные краеведы считают, что название мост получил либо от фамилии купца Поцелуева, державшего на набережной крайне популярный у петербуржцев трактир, либо от самого названия профессии. В первой половине XVIII века, когда мост построили, кабатчик еще на старинный манер именовался «целовальником», поскольку, приступая к работе, целовал крест в том, что будет вести дела честно и никакого мошенства не допустит (зная человеческую природу, как-то плохо верится, что так уж и все соблюдали столь серьезное установление, как крестное целование…).
И наконец, еще одно безобидное и лирическое поверье связано со Львиным мостом – правда, в наше время оно сошло на нет по причине развития и широкого применения УЗИ – на мост любили ходить будущие мамы. Существовал простой способ определить пол будущего ребенка – если первым встречным будет мужчина, родится мальчик. Если женщина – соответственно девочка.
(А впрочем, и УЗИ ошибается, знаю по собственному опыту. Когда жена ждала ребенка, УЗИ показало девочку. Ну пошел, напился с горя, как наверняка поступили бы многие на моем месте. Второе, более точное обследование показало мальчика. Ну пошел, напился с радости.)
О связанных с памятниками приметах. Когда-то с нешуточным страхом ожидали нашествия на Петербург французов (точнее, разноплеменной орды из представителей доброго десятка европейских народов). У Александра I попросил аудиенции некий офицер – поведал, что ему приснился Медный всадник и заверил: пока он остается в городе, французам тут не бывать (а монумент как раз собирались увезти из города вместе с другими ценностями). Император распорядился памятник не трогать. Неприятель до Петербурга не дошел.
Это, в общем, очередная «городская легенда», но она получила неожиданное продолжение во время Великой Отечественной войны, когда многие памятники в Ленинграде (например, Клодтовских коней) зарывали в землю либо обкладывали мешками с песком и зашивали досками.
