В погожее время Дунай кроткий и чистый, как дорогое зеркало. Если чайка летит, кажется – две чайки летят. Четыре берега. Два обычных, два «кверху ногами».
Как и подобает силачу, который держит на хребте своем черные баржи, рыбацкие лодки и белые пароходы, Дунай не хвастает попусту силой. Шумливы только мелкие речки. А тут ширь и глубь и красота така-а-ая… Что-то шепчут губы девушки, которая стоит на корме рядом со мной. Угадываю: «Ду-най го-лу-бой…»
Справа и слева одинаковые берега. Старые, кургузые ветлы. Слева – наша земля, справа – заграничная. Слева – наши столбы, полосатые, с гербом. Справа – румынские. Что-то сверкнуло. Наверное, стекла бинокля. Пограничники всё видят… Два рыбака. Один ловит справа, другой – слева. У границы свои законы. Говорить не положено на реке. Но я думаю, эти два рыбака говорят. Наверное, так: «Ну, как сегодня?..» – «А никак. Осень. Какая рыба…»
Пристань с надписью «Вилково». Толпа на пристани. Сегодня проводы в армию. Бритые рыбаки непременно хотят разбить каблуками дощатый пол дебаркадера, гармошка выдыхает через медные ноздри весь дух, какой только есть в гармошке, и вот-вот выпрыгнет из-за белого полотенца. Чья-то косынка вьется над бритыми головами. Старуха плачет. Две девчонки хохочут и сыплют пригоршнями на бритые головы лепестки белых и красных астр. Частушки. «Последний нонешний денечек», «У нас еще до старта…» – все смешалось…
– Ну, все. Трап! – Капитан вошел в рубку. Видно, как притронулся к «удилам».
«Ракета» сверкнула белым хвостом и понесла гармошку и бритые головы по Дунаю.
И вот уже пусто на пристани. Плавают по воде лепестки астр и оброненная кем-то пачка сигарет «Лайка».
Двое мальчишек обращают внимание на мою пушку со стеклами.
Через две минуты мы уже связаны контрактом любопытных людей. Я им – поносить сумку и «пушку», рассказать про Гагарина и Москву. Они мне – показать Вилково.
Когда шел подсчет всех чудес света, почему-то семь насчитали. А их много больше. Вилково тоже надо считать.
Разве это не чудо! Дома, палисадники у домов – в рядок, как положено. На плетнях горшки, белье на веревках. Однако попробуй заехать на улицу в этом городе. Только на лодке заедешь! Вместо асфальта, булыжника или даже простой деревенской травы-муравы вода течет по всем улицам. Домики чуть выше воды. Около домиков – виноград, груши, яблони. Поспеет яблоко, захочет на землю упасть, а земли-то, глядишь, и нет под веткой. Блюк! – и поплывет яблоко. А что касается ребятишек, рыбы захотел половить – пожалуйста, бери бредень, лови прямо на улице; купаться – хоть из окна прыгай. Из окна же, если захочешь, можно закинуть и удочку. Лещи, сазаны, караси, судаки – отцепляй прямо на сковородку. А на бережку, в илистом палисаднике, все что хочешь родится. Земля такая: загородят палками край канала, глядишь – палки листья пустили, и вот уже превратилась ограда в аллею кудрявых ракит – еле-еле продерешься на лодке. А лодка тут – все! Родился человек – из роддома по воде доставят, свадьба – на лодках, что-нибудь по хозяйству купил, кровать, скажем, стол – на лодке везут. Умрет человек – последнее путешествие тоже на лодке.
Если вода небольшая, мимо домов можно пройти и сухопутным путем. Тянутся вдоль канала на сваях деревянные «тротуары», где шириной в полметра, где в одну доску. Ночью чужак, глядишь, бултыхнется с мостков. А свой человек уверенно ходит. В темноте сразу определить можно, кто идет по мосткам. Стонут доски, скрипят – подгулявший рыбак в сапожищах до пояса дом ищет. А эти каблучки спешат на свидание. А это – бочку с рыбою покатили…
Все мостки и каналы приводят в главный канал. Тут лодки ночуют. Сколько б, вы думали, лодок ночует в канале? Две тысячи! Лодки зовут каюками, похожи они на пиро́ги, – помните, у индейцев? – борт крутой, нос загнутый. На многих лодках моторы. Но это только для моря и для реки. С мотором по улице – не моги! Нарушителя сразу за ворот, а утек – номер запишут. На каждой лодке номер, как на машине. Зато уже на самой реке лодки – хозяева. Каюки, чуть больше каюков – могуны, совсем большие – фелюги и уже совсем корабли – сейнеры. Весь этот деревянный и металлический флот караулит дунайскую рыбу. А рыбы тут много, и хорошая рыба. Есть такое название: дунайская сельдь. Нежность необычайная у селедки. Ее и коптить будто бы запретили – жиром исходит. Да-а… Ну и, кроме селедки, тут красная рыба, лещ, судак, сазан, линь, сом.
Я попросил ребятишек отвести меня по мосткам к самому главному рыбаку. Ваня и Петька советуются, перебирают фамилии:
– Унгаров Яков… Унгаров Володька, дядя Кондрат Севизин, дядя Куприян Изотов…
– Нет, – сказал Петька, – хоть деда Махно на почетной доске и нет, все равно он – главный рыбак…
Ищем деда Махно.
Дед стережет сети. Надо бы звать деда Федосей Васильевич Овсянников. Да так уж повелось: Махно и Махно. Старик не обижается, даже поднимает брови, когда вдруг слышит имя и отчество.
– Да, семьдесят семь… Из них почти семьдесят – на воде. Всяко ловил… Что, белугу?.. Нет, не брешут. Вот такая была. Верхом ее окорячил – ноги до земли не достали. Сорок пудов! – Старик оживляется, садится верхом на скамейку, и мы не можем уже не поверить, что действительно ноги до земли не достали. – Первый год на путину не вышел, сижу вот, стерегу… Эх, сынок, это понимать надо! Сижу, стерегу… А насчет путины Володьку Унгарова поспрошайте – хорошо ловит…
Но молодой капитан сейчас где-то под Керчью ловит хамсу…
Вилково. Вторая Венеция.
Городок небольшой. За день Петька Изотов и Карасев Ваня показали мне все, что могли показать. Я только в конце дня заметил: Петька как вышел из дому в отцовских войлочных шлепанцах, так и отправился в путешествие. Обувка неподходящая. Но Петька вернуться не пожелал, снял шлепанцы, смешно держит в обеих руках и шлепает по мосткам красными, как у гуся, лапами.
С высоких мостков мы видели, как с лодок возле домов сгружали снопы камыша (к зиме на топку). Другая лодка под самый борт насыпана красной морковкой (к зиме с огорода). Из третьей лодки рыбак выгребал колючие, гремевшие, как железо, водяные орехи (свиньям на зиму). В четвертой лодке стоял молодой, видно, приезжий поп с модным кожаным саквояжем и журналом «Огонек» под мышкой.
Спрашиваю:
– Ребята, вы бывали на колокольне?
Петька и Ваня не бывали на колокольне. Всем троим так захотелось побывать, что молодой батюшка удивленно закачался на лодке: куда это городской человек и два отрока заспешили?
Чтобы подняться на колокольню, нужна «виза» церковного попечителя. Шла субботняя служба. Потолкавшись с минуту в душной, пахнущей потом, воском и сургучом церкви, нашли попечителя.
