его и других текстов из этого раздела друг другу соответствуют и дополняют, трудно сомневаться в его авторстве.
В манускриптах этого раздела, – в них Веспуччи выступает рассказчиком о своих собственных деяниях – есть много свидетельств того, как традиция и естественные предубеждения автобиографа сбивают автора-писателя с пути фактического отчета. Это должно быть очевидно читателю предыдущей главы, где наш анализ маршрутов Веспуччи основан на этих записях, и где конфликты с другими источниками и просто здравым смыслом становятся понятными. Мы вернемся к этим манускриптам в следующей главе, чтобы отделить зерна от плевел в свидетельствах, касающихся восприятия Веспуччи Нового Света и населяющих его людей. Добавим: существенная их часть может быть проверена путем сравнения с другими источниками. Составлялись документы примерно в те же времена, когда происходили события, о содержании которых мы либо знаем напрямую, либо можем быть в них уверены в достаточной мере, поскольку информация о них получалась более или менее надежными способами. Главное, что эти отчеты предельно точно говорят нам о том, что происходило в голове Веспуччи, о его мыслях и намерениях, хотя бы и не ставших реальностью.
Фрагмент Ридольфи явным образом задает новую тему. Его содержание – по сути, защита некоторых утверждений Веспуччи, встречающихся в его более ранних сохранившихся текстах, от сомнений, вопросов и открытых обвинений со стороны неизвестных читателей. И снова трудно удержаться от сравнения с Колумбом. Вместо того, чтобы стать объектом общего восхищения, исследователь подпал под подозрение; ему не верили и даже чернили скептически настроенные критики. Веспуччи отвечал, как и Колумб, с негодованием, граничащим с паранойей.
В письме нет ключа к идентификации адресата, но контекст очевиден. Корреспондент Веспуччи собрал критические замечания многих читателей, поэтому он сам, вероятно, принадлежал к числу «недовольных». Не все замечания были здравыми или дельными, но практически все – более или менее научными, а значит, эта группа состояла из ученых. Проглядывающая в критике ученость гуманистична в широком смысле, и источниковой базой вопросов являются Птолемей и Аристотель.
Тон ответов Веспуччи – одновременно задиристый и обиженный, и слишком расплывчатый для академических диспутов, с заметной долей боевитой риторики, включая сарказм и насмешку. Можно сделать предположение, что корреспондент был хорошо известен Веспуччи и мог принять без обиды стиль добродушного и не очень подшучивания. В тоне Веспуччи нет и намека на сдержанность; судя по всему, он был уверен в доброжелательности корреспондента и его снисходительности. Письмо написано на тосканском наречии, поэтому адресат, вероятно, находился в Италии; скорее всего во Флоренции. Веспуччи мог написать его на латыни или на кастильском языке, даже на португальском – при желании и для конкретной аудитории. Иными словами, хотя мы не можем идентифицировать корреспондента, в наших силах примерно его охарактеризовать. Это был образованный, с хорошими связями флорентийский ученый-гуманист.
Усиливали академическую критику высказываемые сомнения в коммерческой выгоде предприятия, в котором участвовал Веспуччи. К концу второго путешествия его проект, сильно напоминавший проект Колумба, заканчивался (как и последний) очевидной неудачей. Выходя в свое второе плавание, Америго встретил возвращающиеся суда Кабрала. А вскоре по окончании путешествия его ожидали еще худшие новости. В то время как Веспуччи вернулся домой с пустыми руками – и настолько униженным, что даже отказался признавать финансовый успех мотивом предпринятого им путешествия, подчеркивая лишь его научное значение – Жоау да Нова отправился на восток по разведанному португальцами маршруту и возвратился с целым состоянием. Лиссабонские инвесторы лихорадочно стали вкладывать деньги в подобные экспедиции, а Веспуччи отчаянно пытался защитить как будто обреченное на неудачу предприятие. Не в первый раз в своей жизни Веспуччи делал по внешним признакам ошибочный выбор. Он упорствовал в поисках Азии, выбирая неверное направление. Его раздражение проявлялось всё сильнее по мере того, как он последовательно отвечал на замечания критиков.
Во-первых, спрашивали скептики, действительно ли он преодолел четверть земного шара. В ответ Веспуччи признал, что вычислял широту в самой южной точке путешествия, находясь в море, следовательно, результаты вычислений искажались движением корабля, но он настаивал на том, что его положение по прямой было на 1400 лиг южнее Лиссабона. Если Земля имела 24.000 миль в окружности, то получается одна четвертая часть окружности планеты. Поскольку он обычно приравнивал к одной лиге четыре мили, расчет кажется неточным. Туманный пассаж об Антиподах (стр. 128) также возбудил вопросы у читателей [213], что неудивительно и по-видимому заставило Веспуччи впоследствии пуститься в более детальные объяснения и попытаться проиллюстрировать свои мысли при помощи диаграммы (которая, однако, ничего не проясняет). Некоторые из других космографических вопросов, которые критики адресовали Америго, просто вывели его из себя. Нет никакого смысла, буквально выплевывал он слова, задаваться вопросом, пересек ли он тропик Козерога: это ясно из его текста. Причины противоположности сезонов в южном и северном полушариях уже были им объяснены.
Он дал негодующую отповедь читателям, подвергавшим сомнению его способность вычислить долготу. «И чтобы очиститься от клеветы злонамеренных критиков, сообщу, что я определил ее по затмениям и совпадениям планет, – сверяясь с хорошо известными опубликованными таблицами».
«И если какой-то злой завистник отказывается верить в это, пусть он придет ко мне и я ему это продемонстрирую авторитетно и со свидетельствами. И более к вопросу определения долготы возвращаться не будем. И если бы не моя чрезвычайная занятость, я бы послал вам декларацию со всеми моими наблюдениями совпадений планет, но я не хочу быть вовлеченным в бесплодные споры, ибо возражения, как мне кажется, исходят от кабинетного интеллектуала [214]».
Ему удалось забраться, добавил Америго, на 150 градусов западнее Александрии – это стало новым утверждением.
Стоит отметить, что оно немного отличалось от сделанного им в отчете о своем первом путешествии, в котором он заявил, что вычислил долготу по угловым расстояниям. Это, как мы видели (стр. 115–116), совершенно невозможно сделать при тех инструментах, которыми располагал Веспуччи. Впрочем, он мог попытаться использовать лунные затмения и лунно-планетные совпадения, хотя и без серьезного шанса на успех, если учесть развитие технологий на тот момент. Другие уже пытались, и все попытки оканчивались безоговорочной неудачей.
Многие скептики подвергали сомнению описания Веспуччи людей Нового Света. Почти все вопросы фокусировались на одной теме: он не дал реалистического отчета – скорее повторил серию литературных штампов, призванных представить обитателей нового континента либо жителями золотого века пасторальной невинности, либо неправдоподобно гротескными дикарями – нравоучительный намек на неизбежную кару, которой будет подвержен цивилизованный порок. В значительной мере сомнения были справедливы. Но они подробнее рассмотрены в следующей главе в контексте восприятия Веспуччи аборигенов Нового Света.
Фрагмент Ридольфи безупречно укладывается в наши знания о жизни Веспуччи и образе его
