Правда, план этот просуществовал недолго, примерно до середины августа, но тем не менее наличие его упорядочило работу авиации и тем самым способствовало более экономному и результативному расходованию наших сил и средств в воздухе.
В конце июля и в первой декаде августа на Лужском оборонительном рубеже было относительно тихо, но в Эстонии и на севере от Ленинграда бои не прекращались ни на один день.
Немцы, готовясь к генеральному наступлению на Ленинград и стремясь к началу его полностью обезопасить левое крыло группы армий "Север", пытались разгромить наши войска в Прибалтике, захватить Эстонию и острова на Балтийском море. С этой целью 22 июля гитлеровцы нанесли мощный удар в стык 10-го и 11-го стрелковых корпусов нашей 8-й армии. 25 июля передовые части противника достигли западного побережья Чудского озера и тем самым отрезали 11-й стрелковый корпус от главных сил армии. К исходу 7 августа моторизованные части 18-й немецкой полевой армии в районе Кунды вырвались к берегу Финского залива. 8-я армия, расчлененная надвое, отходила к Таллину и Нарве.
Не менее сложная для нас обстановка сложилась на севере и северо-востоке от Ленинграда. Войска 7-й армии вели трудные бои со 100-тысячной Карельской армией финнов, наступавшей на Онежско-Ладожском перешейке.
31 июля финны нанесли удар на Карельском перешейке. 2-й армейский корпус Юго-Восточной армии противника повел наступление в сторону северо-западного побережья Ладожского озера, имея своей задачей окружение наших войск, действовавших в этом районе. Далее финны намеревались прорваться за реку Вуокси и выйти в тыл выборгской группировки Северного фронта. К 8 августа противник перерезал железную дорогу Сортавала - Хитола и Хитола - Выборг, и часть войск нашей 23-й армии оказалась прижатой к Ладоге. Над выборгской группировкой нависла прямая угроза вражеского удара с тыла.
А тем временем, сковывая нас на севере и в Эстонии, немцы спешно готовились к броску на Ленинград со стороны Лужского оборонительного рубежа. Воздушные разведчики, непрерывно и самоотверженно действовавшие в течение всей оперативной паузы, сообщали о многочисленных эшелонах с войсками и техникой, перебрасываемых в районы Кингисеппа, Луги и Новгорода{122}.
В один из августовских дней воздушная разведка преподнесла нам сюрприз. Я сидел в кабинете и вместе с начальником штаба генералом А. П. Некрасовым ломал голову, где и как выкроить побольше самолетов для поддержки войск Кингисеппского сектора, против которого гитлеровцы создавали особенно сильную ударную группировку. Командующий фронтом Попов попросил меня, насколько возможно, усилить прикрытие с воздуха войск этого сектора, которыми командовал генерал В. В. Семашко.
Маркиан Михайлович, будучи командующим фронтом и одним из немногих руководителей, прямо ответственных за судьбу Ленинграда, даже в самые тяжкие времена был всегда выдержан, деловит, никогда не дергал людей. Это в нем нравилось мне, и потому все его устные приказы, большей частью выраженные в форме просьбы, я воспринимал не только умом, но и сердцем. Так было и в тот раз, и я ответил, что летчики, как и во время июльских боев под Ивановским и Большим Сабском, не подведут пехоту, а мы, командование, постараемся выделить для прикрытия войск Кингисеппского сектора побольше самолетов.
Но, как я и Некрасов ни старались, выделить для генерала Семашко дополнительное количество боевых самолетов никак не удавалось. Ленинградская авиагруппировка буквально задыхалась от множества стоявших перед ней задач. Морская авиация, весьма немногочисленная тогда, почти целиком была ориентирована на действия в Эстонии, Финляндии и в районе Нарвы. ВВС 23-й армии мы сами обобрали так, что даже такой спокойный и рассудительный человек, как ее командующий генерал П. С. Пшенников, не раз выражал по этому поводу сильное недовольство{123}. ВВС 7-й армии состояли всего из одной авиадивизии, имевшей примерно около 80 боевых самолетов. Им тоже хватало своих забот. Более того, в 20-х числах июля, когда финны уж очень насели на 7-ю армию, мы вынуждены были усилить 55-ю сад двумя эскадрильями 65-го штурмового авиаполка, вооруженного И-153, и одной разведывательной авиаэскадрильей. В самом конце июля нам пришлось ослабить фронтовую авиагруппу еще на два полка. Когда стало известно, что немцы стягивают к стыку Северного и Северо-Западного фронтов крупные силы, мы по приказу главкома Северо-Западного направления К. Е. Ворошилова выделили нашему соседу, почти не имевшему авиации, во временное пользование 44-й и 58-й бомбардировочные авиаполки 2-й смешанной авиадивизии{124}.
А с пополнениями дела обстояли весьма неважно - за весь июль мы получили всего 34 боевых самолета, и в августе Москва многого не обещала. На наши настойчивые просьбы командование ВВС Красной Армии неизменно отвечало, что у нас с авиацией лучше, чем на других фронтах. Не помогала и ссылка на то, что нашим летчикам приходится воевать почти на 1500-километровом фронте, от Мурманска до Новгорода, и по существу обслуживать два фронта.
Теперь-то я точно знаю, что в то время Ставка при всем ее желании просто не могла выделить нам больше того, что посылала, так как не имела резервов авиационной техники и все, что поступало на фронт, пускалось в бой едва ли не с конвейера. Я, конечно, предполагал, что вся заминка не в том, что у нас по сравнению с другими фронтами положение с авиацией лучше, а в недостаточном для нужд фронта производстве самолетов, и все же столь жесткая политика Москвы в отношении пополнений удручала меня. Как и многим в нашем положении, нам казалось, что в Ставке не очень ясно представляют обстановку под Ленинградом, отсюда и скудность поступлений новой техники. Естественно, и я как командующий военно-воздушными силами фронта прежде всего заботился об интересах нашего фронта и, главным образом, об интересах защитников. Ленинграда.
Просматривая в тот день списки боевых потерь техники и летно-подъемного состава, я только вздыхал и покачивал головой. Лишь в первый месяц войны из строя убитыми, ранеными и невернувшимися с заданий выбыло 763 летчика, штурмана и стрелка-радиста. В основном потери приходились на молодые кадры, но среди них было немало и опытных летчиков. А впереди нас ждали новые и еще более ожесточенные бои в воздухе. Сомневаться в том не приходилось. В последних числах июля стало известно, что немцы спешно перебрасывают всю свою авиацию ближе к линии фронта - бомбардировщики перебазируются на аэроузлы Пскова, Острова и Порхова, истребители - на передовые аэродромы{125}.
Смысл такой передислокации авиации был ясен каждому авиатору - гитлеровцы готовились к еще более сильному натиску в воздухе. Чем ближе к фронту базируется авиация, тем чаще она может подниматься в воздух и дольше находиться над противником, тем, следовательно, интенсивнее ее боевая работа. А высокая интенсивность в действиях вражеских ВВС - это увеличение нагрузки на летчиков противной стороны, конечно, если эта сторона не желает уступать свои позиции в воздухе и борется до конца.
