Смысл такой передислокации авиации был ясен каждому авиатору - гитлеровцы готовились к еще более сильному натиску в воздухе. Чем ближе к фронту базируется авиация, тем чаще она может подниматься в воздух и дольше находиться над противником, тем, следовательно, интенсивнее ее боевая работа. А высокая интенсивность в действиях вражеских ВВС - это увеличение нагрузки на летчиков противной стороны, конечно, если эта сторона не желает уступать свои позиции в воздухе и борется до конца.
Совсем нетрудно было предвидеть, какова станет нагрузка на наших летчиков, особенно истребительной авиации, при почти трехкратном численном превосходстве гитлеровцев в небе. И я сказал Некрасову, что в августе, чтобы компенсировать нехватку авиации, истребителям придется подниматься в воздух 5 - 6 раз в день.
- Выдержат ли они такую нагрузку?- усомнился Александр Петрович.- Ведь уже были случаи, когда летчики, приземляясь теряли сознание. Вы знаете это, Александр Александрович.
Да, я не только знал об этих происшествиях, но и раза два был очевидцем их. Но иного выхода не было, и я сказал еще, что поскольку у нас сохранился некоторый резерв летчиков, оставшийся с мирных дней, то будем использовать их.
В этот момент в кабинет вошел полковник А. С. Пронин, мой давнишний сослуживец по Смоленску, работник энергичный и толковый. Александр Семенович положил на стол какую-то бумагу. Я быстро прочитал ее и недоверчиво посмотрел на полковника.
- Это точно? - глухо вымолвил я.
- Да, товарищ командующий.
Я еще раз пробежал глазами донесение. В нем сообщалось о переброске под Ленинград 8-го авиакорпуса ближнего боя под командованием генерала Рихтгофена. Это был известный и небесталанный генерал, ставший впоследствии командующим одним из воздушных флотов и генерал-фельдмаршалом.
- Что нам известно об этом соединении? - спросил я.
- Немного,- ответил Пронин.- Это один из двух авиакорпусов резерва верховного главнокомандования вермахта, непосредственно подчиненных Герингу. На вооружении его в основном Ме-109, Ме-110 и Ю-87. Примерно около 400 боевых самолетов. И все кадровые, отборные летчики.
Я посмотрел на Некрасова. Генерал уловил мою мысль и сказал:
- Пожалуй, теперь 5 - 6 вылетами в день не отделаться.
Переброска под Ленинград столь мощного авиационного соединения убедительно свидетельствовала о том, что в этот раз гитлеровцы решили во что бы то ни стало ворваться в Ленинград. Разумеется, в то время мы не располагали полными данными о вражеских планах. Но и без таких данных только по силам, стянутым под Ленинград, по тому, как энергично немцы готовились к новому наступлению, было ясно, что быстрейшему захвату города на Неве противник придает исключительное значение. Документы, опубликованные после войны, подтверждают это.
Ныне доподлинно известно, что Гитлер, начиная войну с СССР, одной из главнейших задач вермахта считал быстрейший захват Ленинграда. Он требовал от своих генералов прежде всего разгромить наши войска на Украине, в Прибалтике и под Ленинградом и уже потом наступать на Москву.
Ослепленные успехами первого месяца войны, руководители ОКБ и Гитлер считали тогда, что войска вермахта с одинаковым успехом могут наступать на всех главных стратегических направлениях, но при этом главный упор делали на операции, проводимые группами армий "Юг" и "Север". Дополнение к директиве No 33 ОКБ от 23 июля и было составлено с такими акцентами{126}. А в своей директиве от 21 августа Гитлер приказал считать, что:
"Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа; на севере - окружение Ленинграда и соединение с финнами"{127}.
Впоследствии это решение ОКБ было объявлено роковым для всей войны на Востоке в целом. А бывший начальник генштаба ОКХ (главное командование сухопутными войсками Германии) Гальдер в своих мемуарах писал, что решение Гитлера
"вынудило руководство сухопутными войсками отказаться от ясной до того линии в пользу второразрядных операций, которые, в лучшем случае, могли ускорить наступающий крах поколебленного фронта противника на второстепенном участке. Но за этот успех мы должны были заплатить невосполнимыми потерями во времени и в силах. Цель - решительно разбить русские вооруженные силы (имеется в виду разгром наших армий на центральном направлении.- А. Н.) - была отодвинута на задний план по сравнению со стремлением захватить ценные промышленные области и наступать в направлении русских нефтяных источников!{128}"
Цель Гальдера ясна: взвалить всю вину за провал войны на Востоке на Гитлера и выгородить командную верхушку вермахта.
А между тем, определенное историческое далекое, из которого лучше видны события минувшего, дает ныне нам право сказать, что в этом споре больше правы были Гитлер и руководство ОКБ, нежели Браухич и его окружение. Неизвестно еще, чем бы обернулся для гитлеровцев 1941 г., если бы Гитлер внял настойчивым советам Браухича и ринулся на Москву, не обезопасив свои фланги. Чем и как гитлеровцы стали бы отражать удары наших войск, если бы главные силы бросили на центральное направление?
Уже в июле противник испытал потенциальную мощь нашей страны, силу наших ответных ударов - и заволновался. Руководство вермахта почувствовало, что средств для прямого броска на Москву не хватает. Это и привело к переносу главных усилий фашистских войск с московского направления на ленинградское и юг Украины, а вовсе не желание во что бы то ни стало, как утверждает Гальдер, прибрать к рукам наиболее развитые промышленные районы в западноевропейской части Советского Союза.
Стало быть, роковая суть таилась не в позиции Гитлера и Кейтеля, а в самом плане "Барбаросса". Именно сам план этот был порочен в своей основе, так как строился на совершенно нереальных предпосылках и намного превышал возможности Германии и ее вооруженных сил. По этому поводу очень верно высказался один из компетентнейших военных руководителей Германии генерал-фельдмаршал Паулюс.
"Рассуждения Гальдера,- писал он, анализируя итоги нацистского похода на Восток,- относительно нанесения главного удара на Москву, сколь бы правильным ни был выбор этого направления главного удара с чисто оперативной точки зрения, могут, очевидно, иметь лишь теоретическое значение. На основании такого изложения фактов у непосвященного читателя может сложиться опасное, неправильное представление, будто последовательным осуществлением плана наступления на Москву, при условии исключения ошибок Гитлера, можно было бы добиться победного исхода войны. Но продемонстрированная в ходе войны Советским Союзом мощь, в самом широком смысле этого слова, доказывает, что это является глубоким заблуждением"{129}.
