— Да. Она выше этого.
— Я тоже. Лилиан вообще-то пишет совсем неплохо — думаю, ее вещи для Голливуда были просто прекрасны. И очерк о Сидни Франклине хорош, я ее ценю за это, но в ответ на хорошее отношение получил эту статью.
Я думаю, что случилось следующее: когда Лилиан задумала писать очерк о Сидни Франклине, Хемингуэй сказал ей, что она совершенно не знает предмета, потому что не имеет ни малейшего понятия ни о бое быков, ни о тореадорах, никогда не была в Испании и даже никогда не интересовалась видами спорта, популярными в Америке. Точно так же Лилиан не могла писать об Эрнесте, о котором знала так же мало, как и о тореадорах, но вся разница была в том, что, когда она писала о Франклине, ей помогал Эрнест, а когда она писала об Эрнесте, ей не помогал никто.
К тому времени, когда мы достигли пограничного пункта в Лимоне, настроение Эрнеста, благодаря прекрасным видам альпийских гор, существенно улучшилось. Но тут нас ждала встреча с таможенниками, принявшими нас как матерых контрабандистов. Нам было приказано выйти из машины, и пока мы стояли на дороге, они осмотрели весь наш багаж, проверили обивку в салоне, шины и даже изучили содержимое канистр для бензина, которые предусмотрительный и запасливый Адамо сложил в багажнике. Имя Хемингуэя ничего не говорило старшему офицеру таможни, который явно не очень хорошо читал, но при этом был убежден, что в подушке, которую Эрнест подкладывал под спину, спрятан плутоний.
Эрнест был потрясен всем этим представлением.
— Их нельзя осуждать. Посмотри на нас — Адамо в огромной розовой куртке для сафари, я со своей бородой и в кепке и ты в этой гангстерской шляпе с большими полями. Три самых подозрительных типа, которых я когда-либо видел в своей жизни. Будь я пограничником, приказал бы нам всем троим встать у ближайшей стенки и расстрелял не глядя.
Дорога в Ниццу через Альпы потрясающе красива. Наша «ланчия» непрерывно и ритмично делала крутые повороты, что приводило Эрнеста в полный восторг.
— Первый раз я приехал во Францию из Италии, — вспоминал он, — на поезде в вагоне третьего класса. Рядом со мной сидела очаровательная молоденькая швейцарка. Поезд на подъеме двигался очень медленно, и я решил укрепить свои позиции: выпрыгнуть из вагона и сорвать для нее какой-нибудь прекрасный горный цветок, растущий у дороги. Но я не знал, что совсем недалеко начинается туннель, перед въездом в который принято закрывать двери. Собрав цветы, я не смог попасть обратно в поезд, и мне пришлось бежать за ним через весь туннель. Там было очень темно, я поцарапался и, когда наконец кондуктор открыл двери и впустил меня в поезд, был весь в крови. Пройдя через тяжелые испытания, я каким-то чудом ухитрился сохранить букет и, несмотря на мою кровь, сажу и царапины, девушка была очень тронута. Обработала мои раны. Сделала все как надо.
В Ницце мы остановились в «Руле», прекрасном отеле на берегу моря. Эрнест немедленно послал за парикмахером и приказал сбрить бороду, подстричь усы и сделать приличную прическу из волос, которые еще оставались у него на голове после пожара.
— Может, это поможет избежать еще одного Кунео, — объяснил он.
Мы планировали ночью навести шорох в Монте-Карло, но травмы Эрнеста не давали о себе забыть, особенно сильно у него болела спина. Он попросил меня постоять у рулетки, а сам собирался развернуть штаб в баре казино. Каждый из нас внес по десять тысяч франков, и Эрнест предложил поставить на число 7, если я ничего не имею против.
— Играй на «красное» и «нечет», — сказал он, — и мы заставим их бояться нас так же, как все боялись нас в Отейле.
Пообедав, мы сели в машину. Эрнест спросил Адамо, знает ли он дорогу в Монте-Карло (довольно глупый вопрос). Адамо ответил, что, конечно, он туда ездил много раз.
— Не волнуйтесь, все будет в порядке. Вы не возражаете, если я продемонстрирую, на что способна наша машина?
Эрнест сказал: «Валяй», и мы рванули. От Ниццы до Монте-Карло тридцать километров, и Адамо всю дорогу не снимал ноги с акселератора. Это была сумасшедшая гонка. Наконец тормоза заскрежетали, и наша «ланчия» остановилась там, где, как считал Адамо, начиналась набережная Монте-Карло. На самом деле выяснилось, что мы сделали огромную петлю и приехали снова к «Рулу». Адамо взглянул на отель, побледнел и сказал:
— Надо же — в Монте-Карло тоже есть «Рул»!
Семерка — очень неплохое число, особенно в комбинациях, и «нечет» тоже хорошо, но на «красное» мне с самого начала не везло, и я на него не ставил. Около полдвенадцатого передо мной лежали примерно 180 тысяч франков, но тут мне показалось, что игорный стол как-то странно двигается, я понял, что устал, и решил выйти из игры. Войдя в бар, я увидел Эрнеста, спящего в кожаном кресле, недопитый стакан стоял перед ним на столе. Я отдал ему его долю выигрыша, и он был счастлив, как всегда, когда ему удавалось оседлать удачу.
На следующее утро мы отправились дальше. По дороге из Ниццы мы проехали мимо указателя на Антиб.
— Однажды, как-то в июне я отдыхал с друзьями в Антибе, — вспоминал Эрнест. — С нами были Чарли Макартур и его жена, Хелен Хейс. Тогда считалось, что на Ривьере летом очень жарко, и обычно все было закрыто, но Чарли и я знали несколько местечек, где мы могли остановиться на первое время. Чарли был очень мил, нам было хорошо вместе. Он был горазд на разные шутки и розыгрыши — настоящий мастер, для него не было ничего святого. Отличный парень.
И вот в один такой шальной вечер мы с Чарли устроили бой — для смеха, конечно, но с секундантами в каждом углу и ведрами с шампанским вместо воды. При этом договорились не бить по голове.
Но Чарли, под влиянием шампанского, со свойственной ему дурацкой силой все время пытался мне врезать. Дважды, когда мы попадали в клинч, я предупреждал его, что выйду из игры, если он не прекратит, но потом он все-таки два раза шарахнул мне по голове. Тогда я как следует врезал ему — поверьте, это был хороший удар. Пришлось выносить Чарли с ринга. Потом мы с ним довольно долго не встречались. И вот однажды, спустя годы — я уже жил на Кубе, — от него приходит телеграмма, в которой Чарли спрашивает, может ли он и Хелен остановиться у нас. Ну конечно, я пригласил их. Бедный Чарли был тогда уже очень болен и прекрасно знал, что скоро умрет. Мы вместе пообедали, это было довольно мило, но очень грустно. Мэри пошла показывать Хелен свой сад и огород, а мы с Чарли остались одни. «Хем, — сказал он, — по правде говоря, мы не просто проезжали мимо. Я специально приехал сюда, чтобы увидеться с тобой. Знаешь, долгое время меня мучила одна вещь. Помнишь тот вечер в Антибе, тот наш бой? Они мне присудили довольно-таки мало очков, просто позорный счет. У меня к тебе просьба — в некотором роде последнее, что ты можешь для меня сделать, — обещай никогда не писать об этом, ладно?» В этом был весь Чарли — проделать долгий путь на Кубу, чтобы попросить о таком деле…
