расстелил перед ним ковровую дорожку на токийском аэродроме, когда он в последний раз будет садиться в самолет. И как это вы пришли к мысли, что я должен помочь Бранцу?
— Вы чудовище, Зорге, — ответил Зиберт. — Но вы мне нравитесь. Мне было бы жаль, если бы Бранцу удалось сделать вам неприятность. Честно говоря, у меня иногда появлялось ощущение, что это может ему удасться.
— Мне вы тоже нравитесь, — сказал Зорге и положил неожиданно руку на его плечо. — Поэтому хочу дать вам хороший совет: держитесь подальше от того места, где стреляют, чтобы в вас шальная пуля не попала.
Первое, что бросилось в глаза Зорге при очередном посещении Макса Клаузена, был новый слуга. Честолюбивый торговец обзавелся вторым лакеем, что было наглядным признаком процветания дела. Новичок Зорге не понравился.
Подчеркнуто сердечно Рихард поприветствовал Анну Клаузен. Она отреагировала, как всегда, дружественно, но сдержанно, давая понять, что воспринимала Зорге как неизбежное явление, если не как неизлечимую болезнь, с которой надо было считаться. Она сказала, что Макс находится в спальне.
Зорге поднялся на второй этаж. Клаузен, сидевший на краю кровати и перелистывавший какие-то деловые бумаги, шумно поздоровался с ним.
— А меня все-таки прихватило! — воскликнул он. — У меня грипп.
— Ты, наверное, перепил, — предположил Зорге, пододвинул стул и присел рядом.
— Вполне возможно, — чистосердечно признался радист, попытавшись ухмыльнуться, что ему, однако, не удалось.
Зорге сразу сделал вывод: Макс либо действительно болен, либо у него не чиста совесть. Впрочем, такое бывало уже не первый раз.
— Ты нанял нового работника, — начал разговор Зорге.
— Он обходится мне очень недорого.
— Но, так или иначе, на него идут деньги.
— Я немного разбираюсь в людях, — ответил Макс не без гордости. — Среди других кандидатов он произвел на меня лучшее впечатление, да и требования его скромны.
— Так я и думал.
Клаузен беспокойно заерзал на постели и сказал:
— Что ты хочешь этим сказать?
— У тебя что-то случилось? — спросил Зорге спокойно, но строго. При этом он смотрел не на Макса, а, казалось, разглядывал его шелковое одеяло.
— А что должно было случиться? — недовольно переспросил Клаузен.
— И все же что-то случилось, — продолжил Зорге. — Твой голос выдает тебя: он притворно простодушен.
— С каких это пор тебя стали беспокоить мелочи? — зло пробурчал Клаузен. — Раньше ты бы и глазом не моргнул, как тогда, когда мы запаковали старый передатчик, собираясь утопить его в озере, а какой-то малый стал задавать нам глупые вопросы...
— Что произошло? — прервал его резко Зорге. Руки его нервно теребили газету.
— Ничего особенного, — ответил Клаузен. — Пять дней назад они учинили у меня обыск.
Зорге разорвал газету, которую держал в руках, на две части. Но голос его звучал сдержанно:
— И что же они нашли?
— Ничего. Естественно, ничего. — Клаузен пытался говорить так, будто бы разговор шел о погоде. — Они, правда, прихватили с собой мой коротковолновый приемник.
— Твой приемник! — вышел из себя Зорге. — Ты что, спятил?!
— Успокойся, — произнес Клаузен, меняя позу, отчего пружины матраса жалобно заскрипели. — В этом нет ничего особенного. Аппарат-то самый обыкновенный, английского производства, только с коротковолновой приставкой для радиолюбителей. Японцы просто не хотят, чтобы у иностранцев были подобные вещи. Вот и все.
— Именно у тебя был найден такой аппарат! Но что еще хуже, Макс, эти ребята провели у тебя домашний обыск. Ты ни о чем при этом не подумал?
— Конечно же, — ответил Клаузен. — Я поначалу здорово перепугался, но потом узнал от своего друга в полиции, что домашние обыски в последнее время стали обычным делом. Япошки забирают радиоаппаратуру — в этом все дело. А когда навострил уши, то мне стало известно: у троих членов немецкого клуба было то же самое.
— Ты должен был сообщить мне об этом свинстве сразу же, — сказал Зорге, немного успокоившись. Скомкав разорванную газету, он бросил ее в мусорную корзину.
— Я хотел поберечь твои нервы.
Зорге задумчиво рассматривал серый с белым ковер, покрывавший почти весь пол спальни. Он был человеком, не относившимся с легкостью к любым вопросам, связанным с его разведывательной деятельностью. В этом отношении его можно считать педантом. «Одно из типичных качеств немецкой натуры, от которых мне никогда не избавиться», — подумал он.
— Тебе надо сделать перерыв в радиосвязи на две недели, — распорядился Зорге.
— Не возражаю.
— Впредь не звони никому из наших ни с домашнего телефона, ни со служебного, в том числе и мне. В будущем все телефонные разговоры — только из городских телефонных будок либо из ресторанов и кафе.
— Как скажешь!
— За это время, — продолжил Зорге, — тебе нужно отыскать несколько совершенно новых мест, откуда ты мог бы вести передачи. Рыбную гавань, где находятся твои друзья из полиции, оставь пока в покое. Арендуй лодку где-то в другом месте.
— Боже мой! — крякнул недовольно Клаузен.— У тебя не осталось никакого куража. Вспомнить только прошлые деньки...
— Не думай о прошлом, — сказал Зорге. — Времена сильно изменились, вот только твое мышление, к сожалению, осталось прежним.
— Не надо так, доктор. В этом вопросе я слишком чувствительный. — Клаузен попытался пошутить, но на самом деле он понял всю серьезность положения.
— Далее, — продолжил Зорге. — Тебе нельзя забирать у Вукелича рацию, он будет передавать ее тебе в нейтральном месте или же держать ее для тебя.
— Дело все более осложняется.
— Мы не можем теперь действовать как раньше, вот и все. Кроме того, в будущем, во всяком случае в течение ближайших шести недель, тебе придется считаться с возможностью того, что за тобой
