— Раиса Максимовна, а я все хочу спросить: а как же Ваша работа? Возникала ли, скажем, идея докторской диссертации?
— Возникала. Однако я отошла от своей профессиональной деятельности. Не скажу, что это было просто и легко. Напротив, даже мучительно. Какое-то время я еще продолжала собирать материал для докторской диссертации, посещала интересующие меня философские семинары, конференции. Внимательно следила за всей выходящей философской, социологической литературой. Поддерживала активные контакты со своими коллегами. Но жизненные обстоятельства поставили меня перед выбором, и я его сделала. Докторские напишут и без меня, другие…
— Вы противоречите самой себе. Прошлый раз Вы ратовали за продвижение женщины в науке, за интеллектуальное равноправие.
— Все правильно. И все в жизни конкретно. Помните: «Истина всегда конкретна»? Я не жалею сегодня о своем выборе. Так нужнее было для моей семьи, для меня. Должность доцента на кафедре философии осталась в моей жизни последней официальной должностью. Хотя уж для полной честности скажу Вам: был все-таки момент, когда меня назначали заведующей кафедрой. Еле-еле отбилась от этого повышения. Дело дошло до слез. Пришлось даже мужа просить, чтоб вмешался.
— Вмешался, чтобы не повысили?
— Да.
— Впервые слышу о подобного рода протекционизме. Обычно вмешиваются с противоположной целью.
— По-всякому бывает в жизни. Свое непосредственное «гражданское» участие в перестройке я связала с деятельностью общественной. В частности, с деятельностью — на общественных началах — в Советском фонде культуры.
— Расскажите о ней подробнее.
— Сегодня в стране существуют уже сотни неправительственных общественных фондов и организаций. Фонд культуры создан одним из первых. Его появление было связано с благородным стремлением к непосредственному участию в демократических преобразованиях, начатых перестройкой, стремлением к духовному обновлению нашей жизни. Он начал свою жизнь под девизом: хранить, осваивать, приумножать. Его задачами стали: активизировать интерес, внимание к культуре и духовным ценностям, к таланту, расширять круг энтузиастов, подвижников культуры, развивать культурный диалог между народами нашей страны, культурные связи с народами других стран. Через культуру — гуманизировать отношения между людьми. Особой заботой, на мой взгляд, должна была стать забота об «экологии культуры», сохранении, охране, как говорят, культурного слоя цивилизации, в который, по моему пониманию, на равных входят творения и человека, и природы. Но прежде чем продолжить, я предлагаю Вам выпить по чашке чаю…
Да, по ходу работы рождались и свои маленькие традиции. Одна из них — чай после двух часов беседы, диктовки и записи. На время чаепития диктофон, естественно, отключали. Но кто же из русских, дайне только русских, чаевничает молча? Разумеется, разговаривали, беседовали, и эти наши «чайные» разговоры бывали чаще всего самого обычного, житейского свойства.
Иногда рассказывала мне о внучках. Чувствовалось, что, как и каждая бабушка, могла бы рассказать о них многое — как я понял, она даже записывает какие-то свои полушутливые-полусерьезные наблюдения за ними. Но каждый раз сдерживала себя, чтобы не впасть в распространенный и, в общем-то, вполне простительный грех чадолюбивой словоохотливости. Ей вообще присущ внимательный, как и на окружающих, взгляд на саму себя. Пригляд — за собой.
— Они очень разные, внучки. Всегда вместе, но удивительно разные. Ксанка — очень эмоциональная, доброжелательная, хохотушка. Очень отходчивая. Для нее все — очень хорошие. Любит маленьких детей, музыку, любит танцевать. Ксаночка, например, может рассуждать следующим образом: «Бабулечка, ты представляешь себе — мне уже десять лет, годы летят!» Или: «Бабуль, а у тебя были огорчения в жизни?» — «Были, да». — «А ты знаешь, у меня такой существенный недостаток! — буква «д» падает влево, вместо того, чтобы падать вправо»…
Говорят, что Ксенечка на меня похожа. И на Иринку, которая тоже, говорят, похожа на меня. Но одно у нее точно от Михаила Сергеевича — чувство юмора…
Настёнка — маленькая и совершенно другая. Спокойная, уравновешенная. Твердый характер — с самого дня рождения. Всегда знает, что ей надо. Если хочет есть — будет есть, упрашивать не надо. Если не хочет — можете упрашивать, не упрашивать — не будет. Говорит о себе в третьем лице. Допустим, сядет на стул и скажет рассудительно: «Бабулечка, вот она устроилась, а? Неплохо, правда?» «Бабулечка, жить надо не спеша, правда?» «Конечно», — говорю. «Настенька, ты мой друг», — говорю. «Ну какой же я тебе друг? Я — подруга. Я же женщина». «Настёнка, ты мой цветочек». — «Бабулечка, у меня же две ножки, а у цветочка — одна. Как же я могу быть цветочком?» «Бабуля, дай печенье». — «Нет, Настенька, ты будешь толстая». — «Я и так толстая, какая уж разница!..»
Иногда же разговор о внучках возникает совершенно спонтанно — просто они сами напоминают о себе. Нет, не лично: ни ту ни другую я так ни разу и не видел, хотя иногда и слышал где-то в округе, в смежных пространствах частый-частый, резвый топоток и приглушенный стенами-дверями смех. Несомненные гуманоиды! — судя по этому сороконожному топотку и смеху — пробегали по официозному дому, оживляя и населяя его своими беззаботными голосами.
В последний раз мы встречались, когда хозяйка только-только выходила из трудного, с температурой и кашлем, гриппа. На ней была длинная, до колен, с широкими проймами, толстая вязаная безрукавка. Под безрукавкой черная, с букетиками по косому полю, шелковая, а может, и не шелковая — я в этом не специалист — кофточка с длинными, строгими, зауженными на запястьях рукавами. По черному, беззвездному полю — скупые букеты.
— Очень красиво, — сказал я, придвигая стакан с чаем.
— Подарок, — ответили мне, сразу поняв, о чем речь. Чей, не уточнили, и я не спросил. Что-то в тоне ее уже подсказывало: мужа.
Сунула руку в карман безрукавки в поисках очков. Сколько раз за эти вечера искала моя собеседница очки! Несколько раз даже находила их, укладывала перед собой на столе, на видное место. Но так ни разу их и не надела — в очках я ее не видел. Сунула руку в карман вязаной безрукавки в поисках очков и наткнулась в кармане на лист бумаги. Засмеялась — это была записка внучки Ксении к ее маме (из чего я понял, что кофту надевает не только мать, но и дочь — у меня дома такое случается на каждом шагу: мои дочери умудряются носить не только материнские кофты, но и мои свитера, заворачиваясь в них, как в шаль).
