Вражеские разведчики частенько стали появляться над нашим аэродромом — очевидно, контролировали его. Иногда пытались атаковать наши самолеты в воздухе. Производить учебные полеты стало опасно. Мы, инструкторы, несли дежурство в кабинах.
К нам сел полк двухмоторных бомбардировщиков «СБ». Они по нескольку раз в день вылетали на боевое задание. Вместе с курсантами мы изучали «живые» бомбардировщики, узнавали много нового о тактике воздушного противника. С нетерпением ждали возвращения экипажей с задания, бегали их встречать, засыпали вопросами.
Иногда «СБ» возвращались с повреждениями. Некоторые гибли в бою. Полк нес потери, но летчики — молодые, дружные ребята — держались стойко. Они охотно делились с нами наблюдениями, боевым опытом. Случалось, говорили:
— Вас рядом с нами не хватает: недостает у нас на фронте истребителей прикрытия. Наши «СБ» устарели — скорость маловата.
Как же нам хотелось на «И-16» прикрывать полк! Но задачи у нас такой не было, да и не хватило бы радиуса полета.
Мы тяжело переживали каждую утрату, но виду не показывали. Напротив, всячески старались развлечь, подбодрить новых товарищей, принести им пользу на земле. Подвозили боеприпасы, набивали патронами ленты для пулеметов, помогали быстрее подготовить самолеты, мигом выполняли любое их поручение.
Каждому из нас хотелось походить на мужественных боевых летчиков. Мы сроднились с ними и техниками. Уже казалось, так всегда и будем вместе. Но расстаться пришлось, и очень скоро.
Фронт приближался к нашим краям. Эскадрилья, как и другие эскадрильи училища, получила приказ немедленно перебазироваться в глубокий тыл. Куда именно, нам не сказали.
Командованию, курсантам, техникам предстояло отправиться эшелоном до Борисоглебска, а инструкторам перелететь туда на своих самолетах. Известно было одно: Борисоглебск — конечный пункт перелета. Собирались быстро и организованно. Не забыли даже двухпудовую гирю, с которой тренировались. Стиснув зубы, готовились к отъезду ребята. Говорили:
— Что же дальше будет? Да нет, вернемся мы сюда, вернемся.
И я был уверен, что вернемся, что победа будет за нами. Но на душе было тяжко. Росла тревога за отца, сестру, братьев, односельчан. Чувство было такое, словно я бросаю их в трудную минуту, предаю. Да и нелегко было покидать места, с которыми все мы успели сродниться. Я как бы почувствовал всю горечь отступления.
Сколько бы я дал, чтобы вот так, эскадрильей, вылететь сейчас на фронт!
Нас торопят. Взволнованное прощание с друзьями-бомбардировщиками. Обнимая их, говорим:
— Может, скоро встретимся!
Комэск напоминает о порядке перелета, об ориентировке. И вот наши самолеты уже над аэродромом. Делаем прощальный круг. Сердце сжалось, когда я посмотрел вниз. Там, где еще недавно стояли наши учебные самолеты, теперь виднелись одни лишь «СБ».
Берем курс на восток.
Первая посадка около Уразова — на площадке посредине обширного кукурузного поля. Здесь война не чувствовалась. Все было спокойно. Затем аэродром в Старом Осколе, где стояли дальние бомбардировщики-ночники «ДБ-3ф». Они наносили удары по немецким объектам глубокого тыла. С интересом слушали мы рассказы летчиков о ночных боевых вылетах — ведь сами ночью не летали. Поражало все: их отвага, мужество, умение ориентироваться ночью, пилотировать самолет по приборам. Мы знакомились с самолетами, запоминали их силуэт. Нам позволяли осмотреть кабину летчика, штурмана, стрелка. Мы восхищались: как здесь просторно, сколько приборов!
Прокладываем маршрут и летим дальше. Воронежский аэродром. На боевом дежурстве «И-16». В воздухе — незнакомые самолеты. Они снижаются, снова набирают высоту. «Очевидно, новые истребители», — решили мы.
— Да это штурмовики, «Ильюшины», — сказал нам немолодой летчик, оказавшийся поблизости. — Вон они и на земле стоят. Посмотрите.
О беспримерной храбрости летчиков, воюющих на штурмовиках, о замечательных качествах новых отечественных самолетов мы читали и слышали.
Рассматриваем «ИЛ» со всех сторон, трогаем, ощупываем, оживленно переговариваемся:
— Какая на нем броня! Да поглядите, ребята!
— Ну что, штурмовики понравились? — спрашивает летчик. — Да, грозные машины, большую поддержку оказывают наземным войскам. Недаром фрицы называют «ИЛы» «шварцтод» — «черная смерть».
После этой встречи всем нам захотелось воевать на «Ильюшиных». Решили на следующий день разузнать, возможно ли это. Но не удалось: ранним утром получен приказ немедленно перелететь на другой аэродром.
Приземляемся в Борисоглебске на аэродроме нашего старейшего авиационного училища, в котором учился Валерий Чкалов.
Снова привычная обстановка. Идет напряженная летная учеба. Мы быстро перезнакомились с инструкторами. Они с гордостью рассказывали о боевых делах воспитанников Чкаловского училища.
Здесь, далеко в тылу, уже чувствовалось что-то тревожное. Строго соблюдалась светомаскировка: часто наведывались немецкие разведчики.
Мы надеялись, что в Борисоглебске и останемся. Но несколько дней спустя прибыли эшелоны с наземной командой, курсантами, с имуществом школы, и нам было приказано срочно разобрать самолеты и погрузить их на платформы.
Командование поступило так, чтобы сберечь «самолеторесурсы» — ведь каждый самолет в дни войны был особенно дорог. А путь предстоял долгий — в Среднюю Азию.
Навстречу нам идут эшелоны с бойцами, машинами, боевой техникой. Станционные пути забиты: стоят составы с демонтированным оборудованием заводов из прифронтовой полосы, с эвакуированными. Этой картины не забыть никогда.
В теплушке рядом со мной Коломиец, Панченко, Усменцев. У нас установлен твердый распорядок дня, каждый знает свои обязанности.
В пути ведем долгие разговоры: вспоминаем годы учения, своих инструкторов, спорим о методах обучения, рассуждаем о том, как скорее подготовить летчиков. И, конечно, говорим о наших фронтовиках из полка Осмакова.
К нам часто заходят командиры, рассказывают о положении на фронтах, о трудовом героизме в тылу. На станциях достаем газеты, слушаем сообщения Совинформбюро.
По-прежнему идут бои на всем фронте.
Грозная опасность нависла над столицей. Противник пытался наносить по Москве удары с воздуха, но по-прежнему наши летчики и зенитчики успешно отражали массированные налеты.
Под стук колес кто-нибудь запевал военную песню. Дружно, с силой подхватывали мы припев. И чаще всего звучало:
