1921 года. Собранное оружие свозили в Алексеевку, складывали в помещении школы. Скопилось его там много…
А в январе 1921 года слухи о готовящемся мятеже уже стали реальностью. Обстановка накалилась. Мы уже знали, что в селе Никольском расположился «штаб» мятежа, что кулаки начинают сколачивать бандитские отряды. Но скоро ли начнут они действовать, кто руководит мятежом — этого мы не знали. Нужно было пробраться в стан мятежников, произвести разведку.
Никольское — мое родное село. Там жили мои близкие — четырнадцатилетняя сестренка и женщина, которая в детстве заменила мне мать. Начальник милиции тов. Долгих решил, что мне легче всего будет пробраться в село для разведки. Я с волнением и радостью согласился: это было мое первое настоящее боевое задание.
Дали мне хорошего верхового коня и наган. Больше никакого оружия брать нельзя было. Одел я дубленый белый полушубок и отправился в путь ранним утром 25 января — памятный это для меня день, день боевого крещения.
К обеду добрался до небольшой деревеньки Серьговки. До Никольского оставалось около семи верст. Еду улицей. Вижу: возле сельсовета рядком несколько подвод, человек с винтовкой. Чего бы это?
Не остановился я, не стал расспрашивать, чтобы не возбуждать подозрений. Проехал рысью. Решил для отвода глаз заехать к кому-нибудь из кулаков. Подумают, раз к богатому завернул, значит, не выведывать приехал. По пути попался дом Рогозы — кулака из первых в Серьговке. К нему-то я и пожаловал во двор. Спрыгнул с коня, держу его под уздцы.
— Куда путь держишь, малец? — крикнул он мне с крыльца. — Заходи в избу!
— Благодарствую, дядя, некогда. Еду в Никольское, домой. А к вам заехал попить.
Рогоза усмехнулся недобро. Крикнул, чтоб вынесли воды, и сказал:
— Ну что ж, ехай, ехай… В самый раз попадешь…
Я прикинулся простачком. Придурковато посмотрел на хозяина.
— Приметил подводы возле сельсовета? Мобилизация у нас идет. В Никольском новая власть теперь, чисто советская, без коммунистов. Соберем людей и двинем на Алексеевку, бить краснопузиков. Хе-хе…
Старик оказался из говорливых. Пока я пил, он мне выболтал, что новые «советы» возглавляют в Никольском Степан Ефремов и Иван Окатов. Знал я их. Первый — местный торгаш, купец, второй — кулак. Из самых злых мироедов. Военную власть взял на себя Козодуб — бывший прапорщик царской армии.
Выболтал он мне это самодовольно, и понял я, что в Никольском мне делать нечего. Вывел лошадь со двора, вскочил в седло.
— Куда? — рявкнул Рогоза. — Погоди-ка…
— В Никольское, — крикнул я, а сам пустился во весь дух в обратный путь — в Алексеевку.
Возле Серьговского сельсовета уже не было подвод — убрались в Никольское. Видно, кое-кто знал, что я в милиции служу, вот и решили, что сейчас приехал не один, а показываю путь красным отрядам. Испугались.
От Серьговки гнал тридцать километров — половину пути до Алексеевки — и остановился на хуторе у знакомого еще кое-что узнать. И правда, узнал. Знакомый посоветовал не задерживаться — кругом казачьи разъезды и вообще неспокойно.
Только сел я в седло, слышу конский топот. Недалеко совсем.
— Гони, — крикнул мне хозяин, — казаки!
Выскочил я на дорогу, пришпорил коня, а сзади защелкали выстрелы, запели пули над головой. Знать, спохватился Рогоза, послал погоню.
Спасли меня сосновый бор да добрый конь. Как пошла дорога лесом, перестали стрелять преследователи, отстали.
Прискакал я в Алексеевку. Мороз, а конь весь в мыле. Доложил начальнику: так, мол и так. Нужно действовать.
Начальник сразу же послал в Акмолинск, в уезд, конного курьера, и мы принялись готовиться к нападению бандитов-мятежников.
В то время в Алексеевке стоял продотряд — 19 штыков, — которым командовал питерский рабочий Жимоловский. Вместе с продотрядцамй нас было немногим больше тридцати человек.
Сперва решили обеспечить себе тыл. Арестовали кулаков в ближайших селах, в том числе задержали кулака Козодуба — брата того прапорщика, что командовал бандитами. Приготовились к обороне. Всех нас, милиционеров, перевели на казарменное положение, организовали общее питание.
В этот же день в Алексеевку прибыл военный комиссар Акмолинского уезда Пасиковский с отрядом в 30 человек. Отряд он направил на подавление кулацкого мятежа в село Сосновку, хотя ему и советовали не делать этого, а встретить общими силами кулацкие банды у Алексеевки: ведь были точные данные о том, что мятежники пойдут на Алексеевку. Им нужно было оружие, и мечтали они захватить его именно в алексеевской школе. Это данные были раздобыты мной и другими разведчиками. Рассказывали об этом и Никольские крестьяне, не желавшие идти заодно с мятежниками.
Не послушался Пасиковский, дал команду отряду идти в Сосновку. Сам же остался в Алексеевке. Дорого обошлась нам эта неосмотрительность.
Через два дня показалась со стороны Никольского первая казачья сотня мятежников. Ворвались в село, рассчитывая на легкий успех. Знали, что основной наш отряд ушел на Сосновку, а она-то дальше Никольского.
Сразу устремились к школе — манило оружие. Но на площади мы встретили их дружным огнем… Стали валиться с коней бандиты. Увидали — дело плохо, повернули назад. Но мы понимали, что ушли они не совсем, скоро вернутся, и были бдительны. Напряженно прошла ночь. Потом день и еще ночь. Из Сосновки тем временем вернулся отряд, посланный туда Пасиковским. Вернулось, собственно, несколько бойцов… Остальные, в том числе и начальник отряда, сложили свои головы под Сосновкой. Так обошлось нам легкомыслие одного человека.
Увидел это Пасиковский, весь увешанный гранатами вскочил в кошевку, запряженную парой крепких лошадей, и был таков. Только мы его и видели.
Теперь нас в Алексеевке было около сорока человек… Вооружены мы были двумя пулеметами. Один, помнится, высокий, на треногах — американский «сетен». Был еще ручной пулемет «шоша».
А сила на нас шла немалая: кулацким заправилам угрозами, принуждением и обманом удалось собрать в свои отряды около трех тысяч человек. Правда, нам помогал снег. Много его было в тот год. Стоило чуть свернуть с дороги, и лошади проваливались по брюхо, увязали в сугробах люди. Завалено снегом было и село Алексеевка. Горы снега лежали чуть не до крыш. Мятежным отрядам нельзя было наступать широким фронтом, а мы могли держать оборону.
Однако слишком велика была сила, осаждавшая Алексеевку. В первые часы боя погиб инспектор милиции — уфимский рабочий Мансуров… Один за другим, сраженные вражескими пулями, падали бойцы.
Целый день продолжалась жестокая перестрелка, а к вечеру у нас кончились патроны. Ворвались бандиты в село, кинулись в рукопашную. Тут же, в бою был пронзен штыком командир продотряда питерский рабочий Жимоловский… Меня ударили прикладом по голове. Потерял сознание…
