Я тут же проинформировал об этом расчет развернутой рядом 37-мм противотанковой пушки, и они тут же сменили позицию. Но в тот же момент танк рванул в нашу сторону, поперек улицы, через низину. Вот он появился как раз перед нашими позициями, миновал их и идет дальше. Противотанковая пушка выстрелила в него – рикошет! Это один из вызывающих ужас танков Кристи.[96] Наш командир, спасая жизнь, бежит от танка, он всего в нескольких метрах от машины. Танк стреляет в него, промахивается, с грохотом едет мимо. Затем танк сворачивает налево и начинает ездить туда-сюда вокруг домов, за углами которых прячутся наши солдаты.
Я с ужасом наблюдаю за всем этим. Но худшее еще впереди. Вот в самом разгаре этой сцены выкатывается еще один танк, который через позиции моего взвода рванул через улицу, повернул направо и остановился у церкви, развернув орудие как раз нам в тыл. А вот едет и третий, но, когда наша противотанковая пушка открывает стрельбу, он, слава богу, разворачивается! А потом появилась и пехота противника. А послезавтра канун Рождества.
Все это легко написать и еще проще прочитать. Но никто не в силах описать все то, о чем в подобных ситуациях думал каждый из нас, то, что приходило нам в голову, но что вновь и вновь нужно было отбросить, потому что в опасности находились жизни сотен, даже тысяч наших товарищей. Я не в силах рассказать, как наши солдаты, несмотря ни на что, стояли, приготовив свои пулеметы, просто, спокойно, с чувством достоинства, как они будто становилось выше самих себя, можно сказать, преображались. Переложить все это на бумагу просто невозможно.
Оба вражеских танка были подбиты и сожжены огнем 37-, 45– и 50-мм противотанковых пушек{45-мм пушек у немцев не было. Это могла быть трофейная советская 45-мм пушка образца 1937 г. 53-К; либо, скорее всего, чехословацкие 47-мм пушки образца 1936 г. (весьма эффективные) – немцы дали им наименование 4,7-см Pak 36 (t); либо французские 47-мм пушки образца 1937 г. – немцы называли их 4,7 см Pak 181(f).}. Из первой машины выбрался и попытался скрыться офицер. Но его вовремя прикончил посыльный из нашей роты. Второй танк наехал на лафет пушки и смял его – это тот, что находился перед церковью, – как раз в тот момент, когда начал гореть. Из него выпрыгнул русский, нырнул в стоявшую неподалеку легковую машину и попытался уехать на ней. Какая наглость! Мы покончили и с ним тоже.
Вот уже четыре дня русские бьются с нами, имея огромное, неизмеримое численное превосходство. Им не удается довести дело до ближнего боя, они не могут прокричать у нас над ухом свое «ура!». Мы залегли на восточном берегу реки Тим, не имея никаких укреплений, и отражаем их, заставляем отступать прочь. Мы держимся.
День за днем, ночь за ночью мы сидим под открытым небом, под дождем артиллерийских снарядов и огня стрелкового оружия, который обрушивает на нас противник. Мы чувствуем, что наши ноги могут быть обморожены в любой момент. И нам практически негде укрыться. Мы ютимся – тридцать человек (!) – в помещении 3 на 5 м. Окна отсутствуют. Мы не можем обогревать помещение, чтобы дымом не выдать, где находимся. Но наши солдаты – они продолжают держаться. Их невозможно победить. Это акт величайшего героизма, более великого, чем во время мировой войны. Это – величайшая эпоха для германских воинов!
Мы никогда не могли и мечтать о том, что наш сочельник будет таким. Рано утром, в четыре часа утра, русские атаковали нас на правом фланге. Со своим неизменным «ура!» они вышли к первым домам. Бой растянулся надолго, но в конце концов их удалось опрокинуть. Всем понятно: они делают это специально, чтобы досадить нам атаками в канун Рождества.
Я целый день вместе со взводом пролежал на позиции в ожидании, когда они пойдут вперед на нашем участке. Вот тогда-то мы устроим для них спектакль! Они держат нас под огнем – артиллерия, танки, тяжелые минометы. Все время. Во второй половине дня все успокаивается, и теперь мы можем подумать о рождественской елке…
Артиллерия противника все еще стреляет по нас, как и несколько минометов. Пойдут ли они в атаку сегодня снова? Вечером мы собираемся вокруг елки и поем рождественские гимны. Песни из дома. Солдатские песни. Каждый из нас всеми мыслями находится дома. Я представляю, как встречаешь канун Рождества ты. Это так больно, Хенни. В 22.00 я обхожу посты наблюдения и прослушивания. Ночь тиха. Неслышно падает снег. Целый час я смогу думать только о тебе…
Тихая ночь, святая ночь.
Шок, который мы испытали несколько дней назад, когда прорвались русские танки, давно прошел, забыты оборонительные бои последних дней – ведь сегодня канун Рождества!
Придут ли сегодня русские во второй раз? Вражеские снаряды постоянно воют у нас над головами, взрываются позади нас, разбрасывая землю, несут с собой смерть и разрушения. Снаряды русских тяжелых минометов непрерывно падают на наши избушки, их осколки поют в воздухе в поисках жертв. Русские танковые пушки лают со своих позиций, и часто русский танковый снаряд ложится в опасной близости.
Сегодня у нас четверо раненых, у некоторых в ранах так и остались осколки, у других раны чистые. Мы ведем отчаянную борьбу против русской ледяной зимы, против врага, который превратился в зверя. Канун Рождества?… Есть ли сейчас время думать об этом дне, когда наша любимая земля и большинство немцев празднуют свой праздник, время ли сейчас думать о чуде грядущей ночи?
Но, может быть, этот день 24 декабря значит для нас особенно много, потому что мы стоим между смертью, разрушением, ночью и темнотой здесь и жизнью, счастьем, светом и радостью дома; может быть, это мы больше, чем кто-либо другой, можем понять значение этого чудесного рождения. Время течет медленно, и наконец опускается темнота.
Унтер-офицер-квартирмейстер принес почту (я получил сразу три письма, но ни одной посылки), коньяк, шоколад, печенье и сигареты; кто-то из солдат закрепил ивовую ветку… две свечи… два яблока… две звезды… четыре красных гриба с испещренной белыми пятнышками поверхностью… маленький колокольчик и немного мишуры, полученные недавно в одной из рождественских посылок. Это будет наше рождественское дерево.
Все мы, около тридцати человек, стоим в нашей маленькой, холодной, продуваемой ветрами избушке (места на то, чтобы сесть, не хватает)… Уже темно… Мы зажигаем дерево… А потом кто-то заводит песню, и все мы начинаем петь… Рождественское пение.
Наверное, ты, моя милая Хенни, в этот момент зажигаешь прекрасную елку, на толстой зелени которой все блестит и сверкает; скоро ты позовешь детей, чтобы показать им, что маленький Христос уже здесь. А Ханнелоре, как в прошлом году, будет стоять перед чудесным светящимся деревом с раскрытым ртом и сияющими глазами, не зная, что она должна сказать. А Хайнц не сможет отвести глаз от этого моря света, не понимая, что же это такое, потому что пока слишком мал. А потом Ханнелоре бросится со своими подарками для матери, а потом – для отца, потом – для твоих родителей, и вы все будете радоваться, как дети…
